- На следующей неделе мы грабим банк, - заявил я, когда все собрались на чердаке.
- Ух, ты – вскрикнул Конопатый. Он самый бойкий из нас.
Санька сплюнул на пол как взрослый, со скучающим видом глянул в выбитое круглое оконце. Там летнее солнце сползало за горизонт.
Конопатый ткнул Саньку в плечо:
- Эй! Ты чего?
Санька глянул на него, чуть скривился, достал из кармана пачку сигарет, щелкнул ногтем по дну, выбивая одну.
- Ух, ты, - засветился Конопатый, - Дай штучку.
- Держи, стрелок, - протянул ему Санька, - Свои пора таскать.
Мне тоже захотелось сигарету, но просить я не мог – с Санькой ухо востро держать надо – вмиг авторитет растеряешь.
- Будешь, - протянул мне пачку Санька. Я взял, прикурил от протянутой Конопатым спички.
Конопатый затянулся, поперхнулся, начал кашлять, сгибаясь, словно ему мешок на плечи взвалили.
Мы засмеялись. Санька хлопал себя по ноге, и с каждым хлопком ладони по ляжке из него вылетал очередной смешок.
- Дураки, - обиделся Конопатый, - чуть не помер, а они.
Стало тихо. Каждый дымил. На улице гудели машины. Их шум приглушенно ткал вокруг нас завесу, отделяющую нас от мира.
Конопатый все оглядывался на Саньку, ожидая, когда тот все-таки спросит про ограбление. От нетерпения он ерзал на пластмассовом ящике из-под водки, который служил ему стулом.
- Ну, рассказывай, - не вытерпел все-таки. Его острый, весь в рыжих веснушках, нос поддался ко мне.
Я посмотрел на Саньку. Тот вальяжно развалился в полусгнившем кресле, непонятно когда и каким образом очутившемся на чердаке.
- Что за банк? – спросил Санька. С деланной неохотой, но ярко блестящие азартом глаза все-таки выдавали его с головой.
- «Ширекарманбанк», на углу Московской и Четвертушного переулка. Там еще рядом тир, ну, помните?
- Солидный, - протянул Санька.
- Ага, - кивнул я.
- А денег, денег-то там много? – засуетился Конопатый, вспоминая двухэтажный особнячок с кручеными решетками на окнах.
- Не ссы, меченный, на наш век хватит, - протягивая слова через губы, сказал Санек. И снова ко мне:
- Не круто ли?
- Все продуманно.
Конопатый вскочил с места, заходил по чердаку:
- Е-мое, вот это да. Вот это да, - остановился, - Слышь, Санек, скажи.
- Сядь ты уже, - осек его Санек. Он нахмурил брови, словно что-то вспоминая. Откинулся на спинку и изрек:
- Бесплатный сыр только в мышеловке.
- Работы будет много, - сказал я.
- А денег? – встрял Конопатый.
- Ну, вот сколько тебе надо?
- Мне? – он закатил глаза, запустил пятерную в рыжие кудри, - Мне? Мне много надо. Я велосипед хочу. Горный. А еще компьютер. Мне много надо.
- На это хватит. Еще и на сникерс останется, - смеюсь я.
Конопатый недоверчиво смотрит на меня:
- Это еще не все.
- Ну.
- Мопед.
- Хватит.
- Кожанка.
- Хватит.
Тут он теряется в собственных желаниях. Оглядывается на Санька:
- А ты чего хочешь?
- А я в казино.
- Тебя не пустят.
- Дурак ты, Конопатый, и не лечишься. Запомни, с деньгами везде пустят.
- И в бордель?
- А то, - при этом Санек оглядывается на меня, - Скажи.
Я киваю.
- Ни фига себе, - ошарашено бормочет Конопатый, - А мне?
- Что тебе?
- В бордель можно?
- Втроем пойдем, - ставит точку Санек, - Втроем наверняка пустят.
Конопатый хлопает в ладоши:
- И чего мы раньше про банк не догадались.
- Ты его сначала возьми, а потом радуйся, - вносит горькую правду жизни в наш праздник Санек. Его чуть не отправили в спецшколу, когда он ткнул карандашом в массивный круп химички. Она поставила ему двойку за домашку – он обозвал ее коровой. Она вывернула ему ухо и попыталась выставить из класса – он схватил карандаш с парты и ткнул. Пролилась кровь. Две недели химию училка вела стоя. Саньку таскали с родителями сначала к директору, потом на совет школы, потом в милицию. Санек знает, что есть наказание хуже, чем отцовский ремень. Но он знает и что такое авторитет среди сверстников. Он умеет взвешивать.
- Как мы это сделаем? – Санек упирается в меня своими ясными голубыми глазами.
- План такой: Конопатый входит в банк, потом падает на пол и начинает биться, будто у него судорога.
- Я умею, - вставляет, вдруг став серьезным, тот, - Я так делал. Я и пену могу.
Я хмурюсь, не понимая.
- Ну, я кусочек мыла разжую – будет пена. Как настоящая, честно.
Я киваю, удивленно приподняв брови:
- С пеной еще лучше.
Конопатый, польщенный, победно смотрит то на меня, то на Санька.
- А я? – спрашивает Санек.
- Сейчас. Короче, Конопатый валиться на пол, дергается, пускает пену. Народ сбегается к нему. Тут ты, - я киваю Саньку, - Ты кидаешь дымовухи, и петарды. Дым, выстрелы, паника.
Санек довольно улыбается, у него хорошая роль.
- В это время я перепрыгиваю через стойку и выгребаю деньги. Потом быстро валим, пока дым не рассеялся. Как?
- Круто. Клево, - наперебой говорят они.
Чердак наполняется гвалтом голосов.
Я покровительственно молчу, любуюсь друзьями. Они возбужденные, кричат, смеются, толкают друг друга в груди, плечи.
- Тише, вы, - наконец прерываю их, - Подняли шум на всю Ивановскую. Услышат ведь.
Они успокаиваются, Санек вновь напускает на себя серьезный вид:
- Перекурим это дело? – и он сам дает каждому по сигарете. Дает с щедринкой, с добротой. Будь у него сейчас что-то большее для нас, он и это бы нам дал, не скупясь, не задумываясь.
Конопатый пускает дым, вдруг задумывается:
- Слушай, а тебе-то деньги зачем? У тебя ведь и так есть?
Я делаю затяжку, удерживаю дым в легких. Зачем? «Эх, Конопатый, у меня ведь жена и двое детей», - думаю я. Выпускаю дым:
- Я тоже мопед хочу.
- А-а, - тянет в ответ он, улыбается мне, подмигивает, - Саньку тоже мопед купим. Будем втроем гонять.
- Ага, - киваю я, и улыбаюсь им. Мне хорошо. Как в детстве.

Current music: Queens of the Stone Age - Mexicola