Сейчас скрипнет дверь и войдет Танечка. Если у нее хорошее настроение, то она, наверняка, будет напевать под нос песенку, которую услышала утром по радио. Что-нибудь из немудреной отечественной попсы. Если же плохое, то она, быстро проверит аппаратуру, профессиональными движениями разомнет мое вялое тело и убежит, дальше, погруженная полностью в свои мысли. Люди давно перестали обращать на меня внимание и позволяют себе быть наедине со мной обычными, неотягощенными мыслями о том, как они выглядят в моих глазах. Им не надо дежурно улыбаться или кокетничать со мной. Я, конечно, не отрицаю, что вот Танечка, например, при мне действительно такая, какая есть на самом деле. Скорее всего, она и сама не знает, какая она всамделишная. Как и любой другой человек. Все мы ежесекундно погружены то в размышления о будущем, то вспоминаем прошлое и снова невольно отыгрываем свои роли в тех сценках, что рисует мозг. Ну, ладно, не спорю, не в моем положении осуждать людей за эту способность жить не-здесь и не-сейчас. Мне, конечно, не приходится задумываться о своем внешнем виде. Бывает я думаю он нем, но всего лишь как о костюме, что висит в шкафу. Пыльный, бесчувственный, бесформенный кусок ткани в шкафу – это можно сказать и про меня. Вот и остается мне только что забавляться размышлениями, придумывать себе миры, ситуации, игры.
Чу, вот и Танечка. Сейчас она попадет в мое поле зрения и я скажу вам, в каком она настроении. Вроде ничего, радостная. Вот она прошла к окну и широко распахнула плотные шторы:
-Ну, что позагораем?
Позагораем, Танечка, позагораем. Я на этой кровати уже почти год загораю. Сомнительное удовольствие, хотел бы я тебе сказать. Жаль, не могу.
Она подходит ко мне, осматривает аппаратуру рядом с кроватью:
-Так тут порядочек.
Не отходя от кровати, она оборачивается к зеркалу и разглядывает себя. С того места, где я лежу, самого зеркала мне не видно, зато я прекрасно вижу Танечку. Хорошо, что она стоит в поле моего зрения. Глазами-то я вращать не могу. Вот и гляжу через них, как через две водосточные трубы. Пробовали вращать водосточными трубами? А я пробовал. Бесполезно.
Вот Танечка поправляет прическу, одергивает белоснежный халатик. Ткань натягивается и выигрышно подчеркивает высокую грудь. Танечка блаженно улыбается и начинает поглаживать грудь, вертеться перед зеркалом.
-Это ж надо, дыньками назвать.
О, да у девочки вчера было интересное свидание. Дыньки. Я и сам не раз про себя так называл твои груди, Танюша. Знаете, когда она склоняется к моему лицу, ее халатик отвисает, и я упираюсь своими водосточными трубами прямо в разрез. В летние жаркие денечки случалось видеть эти сладостные дыньки без нижнего белья. Тонкий запах щекочет ноздри, волнует воображение.
-А теперь утренняя гимнастика, молодчик! – Татьяна смазывает руки, и начинает делать массаж. Как всегда с ног. Господи, как я соскучился по прикосновениям. Знать, что молоденькая девушка, гладит твои ноги, проводит рукой по внутренней стороне бедра и не чувствовать этого – хуже и не придумаешь. Валяться целый день, разглядывая одну и ту же картину – кусок потолка и стены – еще можно привыкнуть. В конце концов, так жизнь и проходит у каждого. Человек видит только свой кусочек мира, не в силах отвести от него взгляд, исследует его вдоль и поперек. Успевает привыкнуть к нему настолько, что боится повернуться в другую сторону. Подкатит иногда, конечно, комок тошноты к горлу, скука вопьется когтем, да сил нет. Но вот не ощущать собственного тела – это все же тяжелое чувство. Раньше бывало, я спрашивал себя: «Кто я?» и сразу же представлял некий образ человека. Так будто на мгновение отстранишься в сторонку и глянешь на себя. Мельком, размыто. Не как в зеркало, а так словно глазами чужого тела. Потом обратно прыг в себя. Вот он же я внутри себя. Я в себе. Что значит в себе, спросите вы. Что за фигня такая. Но так и было – я в себе. В теле своем, значит. Пошевелишь большим пальцем левой ноги, дыханье приостановишь, снова задышишь, руку подымишь и опустишь. Вот он же я. Как бы сижу в теле и как бы телом собственным являюсь. Неотделим.
Теперь все сложнее. Тела как такого не чувствую. Вот и спрашивается кто я? Просто мысль в бесчувственном теле. Выходит так. Болтаюсь электрическим током по нейронам мозга, как на американских горках. Туда-сюда. И все по кругу. Эй, большой палец левой ноги, как ты там? Нету тебя, не чувствую, не ощущаю. Я – просто мысль без тела. Слышь, палец, ты вроде как есть, но для меня - тебя нет. Я, вроде тоже как есть, но для тебя, меня тоже нет. Парадокс.
Танечка взялась за массаж рук. Когда закончит работу, она вытащит булавку из кармана и пару раз ткнет острием в тело. Мне то не больно. Интересно, она, что ее специально притаскивает, чтобы в мое тело потыкать. Или она у нее все-таки на всякий случай, как у хорошей хозяйки, с собой. Наверное, все-таки специально. Мне бы тоже было интересно. Одно дело в овощ какой-нибудь потыкать булавкой, а совсем другое в человеческое тело.
Так и есть. Я вижу, как Таня полезла в карман. Итак, куда сегодня она вонзит. Вчера один раз где-то в ногу, где точно не видно было, а второй в нос. В самый кончик, это то я разглядел прекрасно. Она склонилась в районе живота:
-Ну, где наш малыш?
Уж не про мой ли член она спрашивает? Бляха муха, по-моему, так и есть. Неужели булавкой его.
-Блин, страшно.
Неужели? Дура, знаешь каково мне. Не чувствовать собственного члена. Ладно, палец на ноге. Хер с ним. Но вот знать, что ты сейчас держишь мой член одной рукой, а в другой зажала нацеленную безжалостной пикой булавку. И ничего, абсолютно ничего, не чувствовать. Блин, вот бы он встал сейчас. Подпрыгнула бы девчоночка так, будто самой иглу в мягкое место загнали.
-Вот вам, кобелям, за дыньки!
О, как вывернула. Знайте, мужики, особенно тот, что вчера отвесил Таниным грудям комплимент насчет дынек, я за вас уже расплатился.

Наверное, дальше будет какое-нить продолжение. Я мысленно его уже нарисовал, но не знаю, хватит ли желания заканчивать. =)) И как все-это будет выглядеть тоже пока не знаю. Может так и останется мертвым куском, который я потом удалю, а может и будет прирастать день за днем новыми отрезками. Все может быть.