- Папонька, а давай пойдем и спросим, как зовут таких любезных пацанов.

— Ой, и не говорите, Марь Петровна, Васечка у нас такой шалопай. Все норовит пакость сделать, да не получается. Ведь добрый в душе. В душе-то добрый. Ох, как ему эта доброта еще жизнь попортит. Охо-хо. Да, Марь Петровна, попортит еще, я вам на голубом глазу говорю, вот увидите. Еще страдать будет мой Васечка от доброты этой. Ох, будет.

Черт подери, вы так и будете там жить? Разве вам это не сложно? Разве не стоит уйти в пампасы? Упростить. Зажить наивно и простодушно.

Иванов там, или Петров, какая вам на хуй разница все же.

Ночь, за спиной темнота. Я один среди мглы, в пятне света монитора. На шее висит плеер Сони. Один из самых простых, по сути флэшка с проигрывателем. Больше ничего нет. Темнота, мертвенный свет экрана, безумный Серж Танкян и я (гол — обнаженная сердцевина, из которой льется сок мечты и недосказанности).

Итак, скоро тридцать. Я изменился, но и сам не заметил, как и почему. Вернее понятно как, и понятно почему. Но разве в этом можно честно признаться, чтобы не поломать картонный мир. Нет. Поэтому я и картонный мир по договоренности делаем вид, что нет — не изменился, возможно да —– изменился, но не сильно, возможно, что сильно, но не существенно.

Я стал не любить страну, в которой живу. Я не люблю город-мрак, город-государство — Москву (при этом нет явных причин делать этого, но я не знаю, почему так), и я не люблю город как таковой, хоть в городе мне и комфортно жить. Этот город. Ну, где я сейчас живу. Да и любой другой. Без разницы. НО где жить, если не в городе. Другую жизнь и представить сложно. О ней можно только судить и судачить. О другой жизни. Но судачить я могу и о космосе, внеземных цивилизациях – кто запретит мне судачить. Мне сложно запретить что-то, я не люблю запретов, о которых говорят вслух, но сам подчиняюсь множеству безмолвных запретов. Как-то появились сами собой несказанные правила жизни, которым никто не учит, но все живут. Появились мысли, слова, поступки, о которых не говорят, но которыми живут все взрослые люди. И ты как бы сам собой ими уже живешь, не переезжая, не полчая диплома, не меняя работы, не меняя друзей, знакомых, квартиры. Нет никакой знаковой точки, отметки, с которой ты бы взял и начал жить по-взрослому. Нет. Есть горы, откуда начинают бег ручьи, наполняются водами и скатываются водным потоком к равнине. И эти ручьи знают, что им еще предстоит пробежать предгорья, набрать уверенный и полноводный бег на равнине, сделать несколько поворотов в рамках русла и влиться в океан. Бездонный, безличный, невообразимо бескрайний океан. И там раствориться.

Цепочка грязных следов вела в ванную, оттуда на кухню, потом в спальню. Там я и нашел сантехника Сумкина. Он лежал на кровати и смотрел телевизор. На груди у него стояла миска с квашенной капустой. Он проворно подцепил капусту пальцами и закинул в рот. Я деликатно покашлял, чтобы привлечь его внимание. Он посмотрел на меня:
- А, ты. Ну, принимай, хозяин, работу, а я пока досмотрю.
Из телевизора сказали:
- Индекс РТС опустился на 0,81 процента до 2052,84 пункта, а ММВБ — на 1,31 процента до 1631,2 пункта.
Сумкин удивленно крякнул и сказал:
- Ишь ты.

Из леса выкатился большой шар. Он прокатился сквозь город и проложил просеку имени Вернадского. Потом скрылся в неизвестном направлении.

- Знаете, я сегодня НЛО видел.
- ?
- Честно.
И ему поверили. Этот человек никогда не врал.

Тяжело умирать современному человеку — столько недосмотренных сериалов.

- Вашу Машу, ребята, ну, сколько можно уже груши околачивать, а ну марш все домой отдыхать, — кричал агроном на работников фруктового сада колхоза «Красная роса».

Закрыл глаза и сосчитал до пяти: раз, два, три, четыре, пять.
Открыл.
Мир изменился. Перемены незначительные, но они есть.
Закрыл глаза и сосчитал до пяти: раз, два, три, четыре, пять.
Открыл.
Мир изменился. Перемены незначительные, но они есть.
Закрыл глаза и сосчитал до пяти: раз, два, три, четыре, пять.
Открыл.
Мир изменился. Перемены незначительные, но они есть.
Закрыл глаза и сосчитал до пяти: раз, два, три, четыре, пять.
Открыл.
Мир изменился. Перемены незначительные, но они есть.
Закрыл глаза и сосчитал до пяти: раз, два, три, четыре, пять.
Открыл.
Мир изменился. Перемены незначительные, но они есть.
Незначительные, неприметные перемены мира — все, что остается делать парализованному человеку.

- Сынок-сынок, что же ты натворил, - сокрушалась старушка-мать, - Что же ты наделал, сука такая, падала ты холерная, пидоросня разлохмаченная. Ты же натоптал тут своими сапожищами, следищи вон какие оставил. Ох, сынок-сынок, чтобы ноги у тебя-то отсохли, да отвалились.

Постучал по дереву, постучал по носу, постучал по трубе, постучал по столу. Постучал, постучал. Я так по тебе постучал.

http://www.raexpert.ru/news/
http://www.annual-report.ru/news/