Я курил прямо в постели. Затягивался, щурил глаза, думал. Лень несусветная обнимала меня. Все-таки хорошо там наверху придумали насчет этих новогодних каникул. Я, честно говоря, уже счет дням потерял. Так бы и валялся остаток жизни. Курил, да пил. В потолок так приятно пялиться, когда куришь. Щуриться приятно. Ощущать себя лежащим тоже приятно. Думать о чем попало — блаженство. И при этом ведь еще понимаешь, что вокруг вся в снегах деревня родная. Дома, улочки, тропинки вдоль дороги, дым печной из труб. Вдруг собака где залает, да потом затихнет. Что-то скрипнет на ветру. И снова тишь.
Только я приблизился к высшей точки переживания этого момента, как распахнулась дверь и ввалились Нюрка с Семеном. Вот уж у кого покоя нету. Так и другим не дают.
- О, бля, - сразу заявил Семен, - Развалился.
- А вот, - парировал я, но очень лениво.
- А накурил-то, накурил, - вклинилась в наш мужской разговор Нюрка, эта глупая баба.
Я промолчал, чего уж тут скажешь.
- А там, между прочим, дед Игнат помирает, - с укором добавила Нюрка и махнула рукой неопределенно в сторону. Надо полгать туда, где Игнат помирает.
- Чего это он?
- Хрен его знает. Лежит, как ты тихонько, да постанывает. Аккуратненький весь такой, - сказала Нюрка, - Я к ему за солью пошла. Захожу, а он лежит. Я ему говорю, дед Игнат, дай соли до понедельника. Магазин откроется, я тебе и верну. Сам знаешь, как праздники начались — ничего не работает. Ни почта, стало быть, ни магазин. Тоже мне выдумали! Праздники. Можно подумать уработались за год-то совсем. Я прямо не знаю. Устали можно подумать. Я бы этих президентов погоняла, будь моя воля. Сами лентяи, еще и народ расхолаживают.
- Так чего там с Игнатом-то? Праздников не перенес что ли? — перебил я Нюрку.
- Ага, так вот дед Игнат лежит. Я ему про соль, а он мне говорит: все, Нюрка. Я ему: чего все? Нету соли чё ли? Он головой так повел. Все, говорит, Нюрка, все. Помирать буду. Я ему: а с чего вдруг? Он говорит: пришла, чую, пришла. Кто? – спрашиваю. А он мне: смерть моя пришла. Зови, говорит, всех — прощаться буду.
- Нашел время, - забурчал я. Вставать дюже неохота была. Я может тоже помер бы, только лень.
- Пойдем уже, - сказал Семен, - Мужик-то хороший. И так всю жизь почитай один прожил, хоть перед смертью не один будет. Дело-то такое. Неприятное.
Я вылез с кровати. Натянул, какую нашел, одежду.
- Пошли, - говорю, - Кто еще будет?
Нюрка затараторила:
- Председатель тама уже хлопочет, Данилу позвала, Варвара, которая с почты, прейдет. Матрена-хромая обещала приковылять, Антонина обещалась. Да много народу будет.
По дороге я к Семену пристроился. Под локоть его настойчиво взял, шепнул, чтобы Нюрка не услыхала:
- Взял?
- А то, - Семен многозначительно похлопал по телогрейке. По тому, как она топорщилась, я определил, что пузырь имеется, значит, не так грустно будет.
У деда Игната, уже был Митька, председатель наш. Он, как раз подкидывал дровишек в печку, когда мы пришли. Обрадовался нам:
- О, алконавты прибыли.
- Будет тебе, - поморщился я. Недолюбливаю его, как бы он не вертелся передо мной.
Дед Игнат и впрямь лежал в постели — строгий, аккуратный, бледный.
- Здравствуй, дед Игнат. Собрался, стало быть?
Он кивнул:
- Пора уже. Чую пришла.
Я вздохнул.
- Вы присаживайтесь ко мне. Посидим на дорожку.
Сели рядом. Я, Нюрка, Семен. Митька с печкой хлопотал, потом какие-то бумаги деда Игната начал перебирать:
- Слушай, дед Игнат, а где паспорт твой. Что-то не вижу.
- Нету у меня.
- Как это? Без бумаги-то?
- А так. Раньше не давали, а потом не нужен как-то был.
- Вот те на. Как же ты без паспорту помирать будешь?
- А шо без его уже и на тот свет нельзя? Не пускают что ли?
- Да при чем тут это. Непорядок просто, - возмутился Митька, - Мне же тебя потом оформлять. Свидетельство выписывать. Дескать, помер Игнат Матвеевич такого-то числа сего года, уроженец деревни Семипалатинка. А как я без паспорту. Без паспорту тебя вроде, как и не рождалось, а тут помер. Не по-настоящему выходит. Документально не подтверждено. По бумагам не было человека, а помер и появился что ли?
- Мудришь ты, Митька, чего-то, - вздохнул дед Игнат, - Помру и поминай, как звали. Главное, крест поставьте на могилу, да накалякайте на ём: Покоится здеся Игнат Матвеевич Поливайко. Родился в 1930 году, а помер в 2006.
- А бумагу как мне прикажете оформлять? Крестиком вашим вышивать что ли? – возмутился Митька, - Тоже мне умник. Помер, значит, а мне расхлебывай. Я лучше тебе сейчас паспорт справлю. Новенький. Бланк в конторе у меня есть.
- Ну, чего ты привязался, Митька, - вскинулась Нюрка, - Человек при смерти, а он бюрократию тут развел.
- Я мигом, - загорелся Митька, - Сейчас паспорт ему справлю.
Моментом собрался Митька, да в контору свою побежал за бумагами. А мы втроем, которые еще пожить собираются, и один, который помирать собрался — остались. Сидим.
Семен вздохнул:
- Грустно, дед Игнат, что помирать собрался. Без тебя плохо будет, знаешь.
- Ну. А мне тама, думаешь, весело будет.
- А кто его знает.
- Да уж. А ведь и тут радости уже мало. Старый я стал.
Семен снова вздохнул. Я знаю эти вздохи — так он стонет, когда выпить хочет. Не решается при Нюрке видать. Надо помогать мужику. Тут я и говорю:
- А чего это ты, дед Игнат, на посошок рюмочку не пропустишь что ли. В последний раз-то.
- А есть? — дед Игнат приподнялся, оперся на локоть.
- Ну, - затянул Семен.
- Доставай уже, - сказал я.
Семен словно нехотя потянул из-за пазухи пузырь.
Нюрка аж на стуле подскочила:
- Неужто нашел, ирод!
Мы с дедом Игнатом заулыбались.
- Нюх у его, - сказал Игнат, - Как у собаки на энто дело. Помнишь, на рыбалку пошли как-то. Ага. Удочки, самогон, черви. Все как надо. Я-то два пузыря сразу на стол выставил, а третий в воду положил. Говорю, пускай охладится.
Семен тоже заулыбался, кивает головой.
- Сидим, выпиваем аккуратно. Клева нету. Черви киснут в воде, а мы знай рюмочку за рюмочкой, да под разговорчик. Один пузырь ушел, вот и второй закончился. Я за третьим к воде. Туда-сюда — не могу найти. Шарил, шарил. Чуть не плачу. Думаю, вот старый хрен, охладится. Ага, как же. Говорю: Семен, потерял, кажись, пузырь-то. А он, спокойно так подходит к воде. Вдоль бережка раз прошелся, другой. Голову так склонил, будто музыку слушает. Раз, наклонился к воде, руку сунул — достает. Вот он, родимый. Я чуть не расплакался. Так что нюх у его на энто дело. Талант.
Нюрка только вздохнула:
- Талант. Лучше бы у его на деньги такой талант был.
- Да, ладно тебе, - сказал Семен, - Все равно бы пропили.
- Так, выпьем что ли, - подтолкнул я в нужное русло.
- Ага. Где у тебя, дед Игнат, стопки-то?
- А на кухне там пошарь.
- Ну-ка, Нюрка, глянь тама, - помахал рукой Семен.
Принесли стопки. Налили по первой и завалился Митька.
- О, я же говорил, что вы без этого дела – никуда. Одно слово – алконавты.
- Будешь? – спросил я.
- А как же. У меня и тост есть.
Налили и Митьке, он встал у кровати деда Игната. Чинно так. Говорит:
- Ну, Игнат Матвеевич, хороший ты был человек. Душевный, отзывчивый очень. Мы все запомним тебя настоящим крестьянским сыном, который любил свою землю и работал, не покладая рук, на благо Родины. Пусть земля тебе будет пухом.
Тут Митька рукой по глазам провел, будто слезинку смахнул и замахнул рюмку. Крякнул:
- Хороша зараза.
Дед Игнат тоже выпил, рукавом занюхал:
- Сразу по второй? Между первой, как говорится и второй.
- Дело, - сказал Семен и разлил по второй.
Маханули.
Помолчали о своем.
Пришли Данила, наш кузнец. Варвара с почты, Матрена-хромая, Антонина, еще кто-то.
Дед Игнат взял третью рюмку:
- Ну, мужики, давайте выпьем за присутствующих здеся дам.
Выпили.
Дед Игнат подмигнул Матрене:
- Помнишь, старая, как целовалися?
- Ишь чего выдумал, кобель! — возмутилась строгая Матрена, - Когда такое было.
- Ладно тебе, - улыбнулся дед Игнат, - Твой-то помер уже, да и я сегодня отойду. Какой теперь-то стыд. Помнишь ведь, тогда на покосе. Ладно, может и не помнишь, а я-то все помню: и как трава пахла, и губы твои мягкие. Ох, аж опьянел тогда.
- Ты чичас опьянел по-моему, - нахмурилась Матрена, - Прекрати.
- Ладно-ладно. Но, мужики, я вам так скажу: тада не было на деревне девки краше, чем Матрена.
- Она и сейчас ничего, - кивнул я.
- Ой, кобели, - сказала Матрена, встала, - Хлещете, родимую, без закуси – вот и несет вас. Пойду хоть сготовлю чего-нибудь.
Данила рассмеялся:
- Ишь, засмущалась, словно молодуха.
- Ну, вас, черти.
- Мужики, еще по одной, да я скажу вам последнее слово, - сказал дед Игнат.
Выпили, и он сказал:
- Помру, стало быть. Вы, как положено, все сделайте. В чистое, значит, оденете меня. Посидите тута потом со мной. Гроб мне хороший сделайте. Место посуше посмотрите. Там вроде пригорок был на кладбище-то. Тама меня и положите.
- Я тебе, дед, такой крест выкую! Ух, всем завидно будет, - сказал Данила, - И оградку кованую.
- Спасибо, Данила, - чуть не прослезился старик, - Спасибо.
- А я, дед Игнат, на могилку тебе цветочки по весне высажу, - расплакалась Нюрка, - Красивые.
- И тебе, Нюра, спасибо.
- Я, Матвееич, приходить буду. Посижу с тобой, чтобы не одиноко тебе тама было. Выпьем, - это уже Семен отметился.
Тут уж дед Игнат слезу пустил:
- На поминки блинов спеките. Любил я их шибко.
- Ой, дедушка, сейчас сделаю, - засуетилась Нюрка, - Напоследок поедите хоть.
Забегали тут все: Матрена с закуской, Нюрка с блинами, Митька с паспортом, Семен за пузырем, Данила стол к кровати прилаживает, чтобы удобно было с дедом Игнатом выпивать, Варвара уборкой занялась.
Накрыли стол, уселись. Дед Игнат разрумянился, улыбается всем, а в глазах слезы стоят.
Рюмка за рюмкой: давай вспоминать, как дед Игнат на рыбалку ходил, как работал, с кем пил, да как, случаи всякие смешные. Песни попели его любимые. Он пару анекдотов по случаю вспомнил. Душевно. Матрена уже сама призналась, что ухлестывал Игнат за ней по молодости. Митька вспомнил, как у деда Игната писатель городской на постой останавливался. Говорит, Игнат у него за первого читателя отработал. Жаль только, что читать не умеет.
Расшумелись. А я гляжу, что Игнат, лег уже обратно на подушку, да глаза закрыл.
- Тихо! – крикнул я, - Кажись, помирает.
- Всё, - выдохнул дед Игнат.
Стало тихо.
Очень тихо.
Невероятно тихо.
Как рукой смахнуло шум весь, веселье, звон тарелок и рюмок. Комната стала большой, кровать большой, только дед Игнат в ней был маленький. Аккуратный, строгий и бледный.
- Всё – шепотом сказала Нюрка, - Помер.
- Всё, - снова выдохнул дед Игнат. – Не буду помирать — дюже хорошо с вами.