Вот и выходит, что я в Москве уже несколько раз побывал, а вы у меня в Хабаровске - ни разу!
Так, что задумайтесь!
Вот ты, например, Гарин, чего паришься в своей Москве? Презжай в Хабаровск - пошляемся!
Или, Ёженька! Приезжай, а то грустно мне чего-то...
Может Моно заглянет? У меня тоже ванная есть. В любое время готов предоставить. Долг ведь платежом красен. Так что тут вопросов нет. Приедешь - пользуйся!
К тебе, Катерина, особый разговор. Морей у нас тут до кучи. Хошь на Охотское съездим, хошь на Японское. Ты главное до Хабаровска выберись, а тут уже до моря рукой подать!
К Николавне вопросов нет! Была уже раз. Но нам же мало!
Так что тоже приглашаем.
Приезжайте.
Это всех, между прочим, касается.
Добро пожаловать!

Current music: Filter - Consider This

В другой раз читаю у Ёженьки в дневнике: приезжай, Януш, шибко поговорить надо. А я не из тех, кто такие просьбы игнорирует. Тем более, когда их юрист озвучивает. Это же почти приговор! Сунул в карман зубную щетку, пасту зубную и сразу на самолет "Хабаровск - Москва". И так подгадал, что сразу с автобуса на трап самолете, 7 часов полета и опа! Я в Москве! Сразу к Ёженьке, дескать, чего случилось? А она: да так, ничего, грустно что-то. Погрустили уже вместе. Так оно легче ведь.

Current music: Filter - It's over

Ну, а на предложение катенка Чешир съездить на море я вообще не смог устоять. Когда еще такой шанс выпадет! Быстро собрался, взял плавки, очки плавательные и прямяком в Москву, а оттуда уже на море. Ребята, если у вас будет такой шанс - съездить на море, даже не раздумывайте! Бросайте все свои дела, работы, заморочки эти все и сразу, немедленно просто дуйте к морю! Очень рекомендую!

Current music: Filter - Take Another

В другой раз я к Гарину ездил. Он мне говорит: приезжай в гости, хули ты там паришься в своем Хабаровске. По Москве пошляемся. Да и вообще. Ну, я думаю, а чего и впрямь можно съездить. Съездил.

Current music: Filter - Under

Или раз я к Моно приезжал в гости. Милая и добрая девушка.
Любезно позволила мне воспользоваться ее ванной и наконец-то побриться.

Current music: Filter - Under

Тут некоторые товарищи меня упрекают в том, что я дескать в их краях совсем не бываю. Дескать, приехал бы, навестил. Так вот эти товрищи глубоко ошибаются. Я стараюсь регулярно выбираться к камрадам. Стараюсь, посещать и разные камрадовские встречи.

Так, например, совсем недавно я вместе с Николавной был в Москве. Славно мы тогда посидели, пива попили. Ох и развезло же меня тогда от трех кружек пива. Благо Николавна плечо подставила и не дала мне упасть лицом в грязь, в салат, если быть точным.

Current music: Filter - Dose

Уважаемая администрация сайта, объясните мне, пожалуйста, почему я пишу заебатые записи про любовь, а их никто не комментирует. А это между прочим актуальная тема для всех. Абсолютно для всех, потому что каждый живет в принципе здесь только ради того, что из всей своей большой жизни, почувствовать и испытать это (любовь, в смысле) А она (жизнь, в смысле) на самом деле большая, в смысле длинная. Например, мы очень мало помним из детства. Действительно мало, потому что проходит много времени, и мы забываем столько счастливых часов и минут из того времени. Просто оно давно было, вот и забываем. Из школы мало чего помним, опять же про первую любовь не так много. Ну, то есть не во всех подробностях, и не с той силой переживаний. Так вот, я пишу актуальные записи, но их никто не комментирует. Может я неправильно пишу? Или неинтересно? Может быть есть какие-то хитрости? Я не знаю. Прошу вас помогите мне, подскажите. Есть ли на вашем сайте инструкции о том, как сделать запись популярной? А то фигня какая-то выходит — выкладываешься, пишешь, а в ответ тишина. С тем же успехом можно было на кухне помолчать. Разве не так?

Надеюсь на вас.
Искреннее ваш Януш.

P.S. Заранее спасибо.
P.P.S. У вас реально крутой сайт. ЖЖ просто сосет.
P.P.P.S. Предыдущее P.P.S. было не подхалимажем. А то подумаете, что я специально так сказал, чтобы вы мне ответили или рассказали там о хитрости какой. Нет, я реально так думаю.

Current music: Real Life - LJ fuck you

И вот он спрашивает: «Любовь. Что?».
И ты думаешь: «Нихуя себе вопросик!».
И даже возмущаешься: «Что за глупости. Мы ведь здесь все взрослые люди! Ну, надо же понимать, что вот так вот просто одним предложение, абзацем целым ведь не ответишь». Нет ведь любви как константы. Единовременной. Даже вневременной. Она же фазами и периодами. Самый сладостный, нежный, любимый период влюбленности. Ну, я рассказывал об этой свободе, свежести, нежности. Что уже тут скажешь. А потом-потом происходит самое взрослое что ни на есть из взрослого. Проходит влюбленность, приходит взаимное, уважительное, доверительное, проникновенное, чуткое проживание вместе. Наступление этого всегда болезненное. Ну, мне так кажется, говорю я ему. Потому что хочется ведь не терять той влюбленности. И было даже, что ты убегал к новой влюбленности, а потом опять к новой. По гребню волны. Но всегда в этом беге ты приходил к тому, что надо. Просто надо начинать жить в той самой среде взаимной комфортности. И начинал жить. Оглядываешься, и так сам себе: «А ведь многие так живут». Ну, то есть нету опять же тут ничего уникального. Об этом многие говорят из тех, кто старше. И ты начинаешь так жить. Не то, что сознательно прямо так взял и начал. Нет. Просто плавно в это перетекаешь и все.
И вот он спрашивает: «Любовь. Что?».
А ты ему за доли секунды прокрутив все, что я тут наговаривал вам в течении часа-другого, отвечаешь: «Это страх. Страх влюбиться. Влюбиться на полтора-два года. Снести к чертовой матери «устоявшуюся любовь» ради новой влюбленности».
Ты говоришь и понимаешь, что на самом-то деле от тебя ничего не зависит. Влюбишься, разломаешь, все пошлешь, наступишь на что-то или кого-то, разрушишь империи и целые государства ради того, чтобы снова на полтора-два года, месяц, минуту, секунду, доли секунды испытать ту влюбленность, свежесть и свободу, что были дарованы тебе когда-то.

Так что вы думаете? Я что-то не вижу, чтобы вас затронуло это хоть как-то.

Current music: Bush - Everything Zen (acoustic)

И вот значит, как было дело: ты повстречал кого-то и сильно полюбил. Ну, очень сильно. Думаю, у всех было. Разверзлись небеса, космос перевернулся, вдруг подул сильный и свежий ветер. Ты, как бы этого не заказывал. Не добивался, то есть. Оно само пришло. Независимо от тебя. А ведь облегчение такое сильное наступает. Словно скинул груз с плеч. Расправился. Ну, думаешь: «Все! Ведь на самом-то деле все хорошо. Хорошо». И так вот полтора года (в человеческом летоисчислении) тебе хорошо. Ты весь свободен на самом деле. Дороги открыты. А точнее дорог, собственно, и нет. Есть поле. Налево пойдешь, направо там или прямо. Не важно. Можешь вообще по диагонали — между прямо и направо. Правда ведь? Ведь на этой фазе именно свобода важнее всего. Свобода не друг от друга. Нет, это потом. Свобода от каких-либо обязательств или условностей, работы или себя. Свобода вообще, если вы можете это понять. Свобода потерять ее, найти ее. Свобода сказать так: «Я тебя очень-очень-очень люблю». Или убегая, оставить сумасшедше нежную записку о том, как сильно ты любишь, обожаешь, благодаришь небеса за то, что этой ночью вы были вместе. А потом (через полтора-два года по человеческому летоисчислению) найдешь эту записку и подумаешь: «Господи, какие глупости я писал! Бог ты мой, неужели это вообще моей рукой написано. Стыдоба какая. Блажь! Глупость!».
Собственно не важно, как вы посреди дня или вечера нашли снова друг друга. То есть не искали, но снова нашлись. Снова всплеск нежности, открытости и наэлектролизованной тактильности. Касаешься, целуешь. Тут вот за ухом восхитительный, нежный лепесток кожи, который был скрыт от всех прядью волос, а тебе он открылся. Целуешь туда. А там ароматно, бархатно, нежно. Или на сгибе локтя. А может где-то под сгибом колена. А может это где-то под самой грудью, или… а тут родинка, которую знаешь ты один. На спине, на самой пояснице, и даже чуть ниже.
Собственно, не важно и не вспомнить, о чем вы говорили в те ночи. Но ведь это было. До пяти утра, или вообще не смыкая глаз. Окно – серый прямоугольник. Качается ветка, вчера кто-то умер – вы говорите об этом. Потом прижимаетесь друг к другу, боясь потерять что-то. Господи, почему что-то, когда друг друга. Боитесь, понимаете эту сиюминутность и снова целуетесь, ласкаетесь, находите те самые сокровенные родинки, сгибы. Целуете веки, щеки, плечи, руки, живот, ноги, кончики пальцев.
И вот все это куда-то девается.
Конец фильма.
Так что ли?
Думаю, что нет.
Просто конец первой серии.

Так что вы думаете про любовь?

Current music: Bush - Machine Head

И вот он спрашивает:
- Любовь. Что?
Я должен ответить, не переспрашивая: «Что такое любовь? Тебе понятие? Термин что ли какой? Ощущения? Смыслы?»
Молчит.
- Любовь. Что?
Талдычит.
Отвечать надо.
- Ну, любовь. Нихуя себе вопросик. Любовь. Не, ну спросил. Тоже мне! Нашелся тоже.
Молчит.
- Ну, любовь. Пошлое слово такое. Ну, ладно. Это страх. Страх влюбиться. Переживать короткий и скоропостижный период влюбленности. Сгорать. А потом понимать, что может быть ошибался. Поэтому любовь – это страх. Страх потерять что-то свое. И вот не дай бог, ведь влюбишься. А это не поезд остановить! Не получится! И вот втрескался, потом растрескался и понял – все хуйня полная была, а уже поздно. Все ведь, абсолютно все раздолбал к чертовой матери. Перкроил! Перестроил. А потом только выяснилось, что все это было. Было уже. И все дело в тебе, потерявшему новизну. Ну? Так ведь.
Молчит.
А вы что бы ответили?
Можно в комментарии.

Current music: Bush - Little Things - Live on XFM

Моя хорошая знакомая ищет работу копирайтера в Москве.
На условиях фриланса.
Интим не предлгать, а то дам в глаз =))

О ней: оригинальная, чертовски умная, легко ориентируется во всей этой культур-мультур, ты только покажи. =) Ну и вообще, она — умничка...

Если есть, что сказать — говорите. Я на связи.

Current music: Tequilajazzz - Звери

Я курил прямо в постели. Затягивался, щурил глаза, думал. Лень несусветная обнимала меня. Все-таки хорошо там наверху придумали насчет этих новогодних каникул. Я, честно говоря, уже счет дням потерял. Так бы и валялся остаток жизни. Курил, да пил. В потолок так приятно пялиться, когда куришь. Щуриться приятно. Ощущать себя лежащим тоже приятно. Думать о чем попало — блаженство. И при этом ведь еще понимаешь, что вокруг вся в снегах деревня родная. Дома, улочки, тропинки вдоль дороги, дым печной из труб. Вдруг собака где залает, да потом затихнет. Что-то скрипнет на ветру. И снова тишь.
Только я приблизился к высшей точки переживания этого момента, как распахнулась дверь и ввалились Нюрка с Семеном. Вот уж у кого покоя нету. Так и другим не дают.
- О, бля, - сразу заявил Семен, - Развалился.
- А вот, - парировал я, но очень лениво.
- А накурил-то, накурил, - вклинилась в наш мужской разговор Нюрка, эта глупая баба.
Я промолчал, чего уж тут скажешь.
- А там, между прочим, дед Игнат помирает, - с укором добавила Нюрка и махнула рукой неопределенно в сторону. Надо полгать туда, где Игнат помирает.
- Чего это он?
- Хрен его знает. Лежит, как ты тихонько, да постанывает. Аккуратненький весь такой, - сказала Нюрка, - Я к ему за солью пошла. Захожу, а он лежит. Я ему говорю, дед Игнат, дай соли до понедельника. Магазин откроется, я тебе и верну. Сам знаешь, как праздники начались — ничего не работает. Ни почта, стало быть, ни магазин. Тоже мне выдумали! Праздники. Можно подумать уработались за год-то совсем. Я прямо не знаю. Устали можно подумать. Я бы этих президентов погоняла, будь моя воля. Сами лентяи, еще и народ расхолаживают.
- Так чего там с Игнатом-то? Праздников не перенес что ли? — перебил я Нюрку.
- Ага, так вот дед Игнат лежит. Я ему про соль, а он мне говорит: все, Нюрка. Я ему: чего все? Нету соли чё ли? Он головой так повел. Все, говорит, Нюрка, все. Помирать буду. Я ему: а с чего вдруг? Он говорит: пришла, чую, пришла. Кто? – спрашиваю. А он мне: смерть моя пришла. Зови, говорит, всех — прощаться буду.
- Нашел время, - забурчал я. Вставать дюже неохота была. Я может тоже помер бы, только лень.
- Пойдем уже, - сказал Семен, - Мужик-то хороший. И так всю жизь почитай один прожил, хоть перед смертью не один будет. Дело-то такое. Неприятное.
Я вылез с кровати. Натянул, какую нашел, одежду.
- Пошли, - говорю, - Кто еще будет?
Нюрка затараторила:
- Председатель тама уже хлопочет, Данилу позвала, Варвара, которая с почты, прейдет. Матрена-хромая обещала приковылять, Антонина обещалась. Да много народу будет.
По дороге я к Семену пристроился. Под локоть его настойчиво взял, шепнул, чтобы Нюрка не услыхала:
- Взял?
- А то, - Семен многозначительно похлопал по телогрейке. По тому, как она топорщилась, я определил, что пузырь имеется, значит, не так грустно будет.
У деда Игната, уже был Митька, председатель наш. Он, как раз подкидывал дровишек в печку, когда мы пришли. Обрадовался нам:
- О, алконавты прибыли.
- Будет тебе, - поморщился я. Недолюбливаю его, как бы он не вертелся передо мной.
Дед Игнат и впрямь лежал в постели — строгий, аккуратный, бледный.
- Здравствуй, дед Игнат. Собрался, стало быть?
Он кивнул:
- Пора уже. Чую пришла.
Я вздохнул.
- Вы присаживайтесь ко мне. Посидим на дорожку.
Сели рядом. Я, Нюрка, Семен. Митька с печкой хлопотал, потом какие-то бумаги деда Игната начал перебирать:
- Слушай, дед Игнат, а где паспорт твой. Что-то не вижу.
- Нету у меня.
- Как это? Без бумаги-то?
- А так. Раньше не давали, а потом не нужен как-то был.
- Вот те на. Как же ты без паспорту помирать будешь?
- А шо без его уже и на тот свет нельзя? Не пускают что ли?
- Да при чем тут это. Непорядок просто, - возмутился Митька, - Мне же тебя потом оформлять. Свидетельство выписывать. Дескать, помер Игнат Матвеевич такого-то числа сего года, уроженец деревни Семипалатинка. А как я без паспорту. Без паспорту тебя вроде, как и не рождалось, а тут помер. Не по-настоящему выходит. Документально не подтверждено. По бумагам не было человека, а помер и появился что ли?
- Мудришь ты, Митька, чего-то, - вздохнул дед Игнат, - Помру и поминай, как звали. Главное, крест поставьте на могилу, да накалякайте на ём: Покоится здеся Игнат Матвеевич Поливайко. Родился в 1930 году, а помер в 2006.
- А бумагу как мне прикажете оформлять? Крестиком вашим вышивать что ли? – возмутился Митька, - Тоже мне умник. Помер, значит, а мне расхлебывай. Я лучше тебе сейчас паспорт справлю. Новенький. Бланк в конторе у меня есть.
- Ну, чего ты привязался, Митька, - вскинулась Нюрка, - Человек при смерти, а он бюрократию тут развел.
- Я мигом, - загорелся Митька, - Сейчас паспорт ему справлю.
Моментом собрался Митька, да в контору свою побежал за бумагами. А мы втроем, которые еще пожить собираются, и один, который помирать собрался — остались. Сидим.
Семен вздохнул:
- Грустно, дед Игнат, что помирать собрался. Без тебя плохо будет, знаешь.
- Ну. А мне тама, думаешь, весело будет.
- А кто его знает.
- Да уж. А ведь и тут радости уже мало. Старый я стал.
Семен снова вздохнул. Я знаю эти вздохи — так он стонет, когда выпить хочет. Не решается при Нюрке видать. Надо помогать мужику. Тут я и говорю:
- А чего это ты, дед Игнат, на посошок рюмочку не пропустишь что ли. В последний раз-то.
- А есть? — дед Игнат приподнялся, оперся на локоть.
- Ну, - затянул Семен.
- Доставай уже, - сказал я.
Семен словно нехотя потянул из-за пазухи пузырь.
Нюрка аж на стуле подскочила:
- Неужто нашел, ирод!
Мы с дедом Игнатом заулыбались.
- Нюх у его, - сказал Игнат, - Как у собаки на энто дело. Помнишь, на рыбалку пошли как-то. Ага. Удочки, самогон, черви. Все как надо. Я-то два пузыря сразу на стол выставил, а третий в воду положил. Говорю, пускай охладится.
Семен тоже заулыбался, кивает головой.
- Сидим, выпиваем аккуратно. Клева нету. Черви киснут в воде, а мы знай рюмочку за рюмочкой, да под разговорчик. Один пузырь ушел, вот и второй закончился. Я за третьим к воде. Туда-сюда — не могу найти. Шарил, шарил. Чуть не плачу. Думаю, вот старый хрен, охладится. Ага, как же. Говорю: Семен, потерял, кажись, пузырь-то. А он, спокойно так подходит к воде. Вдоль бережка раз прошелся, другой. Голову так склонил, будто музыку слушает. Раз, наклонился к воде, руку сунул — достает. Вот он, родимый. Я чуть не расплакался. Так что нюх у его на энто дело. Талант.
Нюрка только вздохнула:
- Талант. Лучше бы у его на деньги такой талант был.
- Да, ладно тебе, - сказал Семен, - Все равно бы пропили.
- Так, выпьем что ли, - подтолкнул я в нужное русло.
- Ага. Где у тебя, дед Игнат, стопки-то?
- А на кухне там пошарь.
- Ну-ка, Нюрка, глянь тама, - помахал рукой Семен.
Принесли стопки. Налили по первой и завалился Митька.
- О, я же говорил, что вы без этого дела – никуда. Одно слово – алконавты.
- Будешь? – спросил я.
- А как же. У меня и тост есть.
Налили и Митьке, он встал у кровати деда Игната. Чинно так. Говорит:
- Ну, Игнат Матвеевич, хороший ты был человек. Душевный, отзывчивый очень. Мы все запомним тебя настоящим крестьянским сыном, который любил свою землю и работал, не покладая рук, на благо Родины. Пусть земля тебе будет пухом.
Тут Митька рукой по глазам провел, будто слезинку смахнул и замахнул рюмку. Крякнул:
- Хороша зараза.
Дед Игнат тоже выпил, рукавом занюхал:
- Сразу по второй? Между первой, как говорится и второй.
- Дело, - сказал Семен и разлил по второй.
Маханули.
Помолчали о своем.
Пришли Данила, наш кузнец. Варвара с почты, Матрена-хромая, Антонина, еще кто-то.
Дед Игнат взял третью рюмку:
- Ну, мужики, давайте выпьем за присутствующих здеся дам.
Выпили.
Дед Игнат подмигнул Матрене:
- Помнишь, старая, как целовалися?
- Ишь чего выдумал, кобель! — возмутилась строгая Матрена, - Когда такое было.
- Ладно тебе, - улыбнулся дед Игнат, - Твой-то помер уже, да и я сегодня отойду. Какой теперь-то стыд. Помнишь ведь, тогда на покосе. Ладно, может и не помнишь, а я-то все помню: и как трава пахла, и губы твои мягкие. Ох, аж опьянел тогда.
- Ты чичас опьянел по-моему, - нахмурилась Матрена, - Прекрати.
- Ладно-ладно. Но, мужики, я вам так скажу: тада не было на деревне девки краше, чем Матрена.
- Она и сейчас ничего, - кивнул я.
- Ой, кобели, - сказала Матрена, встала, - Хлещете, родимую, без закуси – вот и несет вас. Пойду хоть сготовлю чего-нибудь.
Данила рассмеялся:
- Ишь, засмущалась, словно молодуха.
- Ну, вас, черти.
- Мужики, еще по одной, да я скажу вам последнее слово, - сказал дед Игнат.
Выпили, и он сказал:
- Помру, стало быть. Вы, как положено, все сделайте. В чистое, значит, оденете меня. Посидите тута потом со мной. Гроб мне хороший сделайте. Место посуше посмотрите. Там вроде пригорок был на кладбище-то. Тама меня и положите.
- Я тебе, дед, такой крест выкую! Ух, всем завидно будет, - сказал Данила, - И оградку кованую.
- Спасибо, Данила, - чуть не прослезился старик, - Спасибо.
- А я, дед Игнат, на могилку тебе цветочки по весне высажу, - расплакалась Нюрка, - Красивые.
- И тебе, Нюра, спасибо.
- Я, Матвееич, приходить буду. Посижу с тобой, чтобы не одиноко тебе тама было. Выпьем, - это уже Семен отметился.
Тут уж дед Игнат слезу пустил:
- На поминки блинов спеките. Любил я их шибко.
- Ой, дедушка, сейчас сделаю, - засуетилась Нюрка, - Напоследок поедите хоть.
Забегали тут все: Матрена с закуской, Нюрка с блинами, Митька с паспортом, Семен за пузырем, Данила стол к кровати прилаживает, чтобы удобно было с дедом Игнатом выпивать, Варвара уборкой занялась.
Накрыли стол, уселись. Дед Игнат разрумянился, улыбается всем, а в глазах слезы стоят.
Рюмка за рюмкой: давай вспоминать, как дед Игнат на рыбалку ходил, как работал, с кем пил, да как, случаи всякие смешные. Песни попели его любимые. Он пару анекдотов по случаю вспомнил. Душевно. Матрена уже сама призналась, что ухлестывал Игнат за ней по молодости. Митька вспомнил, как у деда Игната писатель городской на постой останавливался. Говорит, Игнат у него за первого читателя отработал. Жаль только, что читать не умеет.
Расшумелись. А я гляжу, что Игнат, лег уже обратно на подушку, да глаза закрыл.
- Тихо! – крикнул я, - Кажись, помирает.
- Всё, - выдохнул дед Игнат.
Стало тихо.
Очень тихо.
Невероятно тихо.
Как рукой смахнуло шум весь, веселье, звон тарелок и рюмок. Комната стала большой, кровать большой, только дед Игнат в ней был маленький. Аккуратный, строгий и бледный.
- Всё – шепотом сказала Нюрка, - Помер.
- Всё, - снова выдохнул дед Игнат. – Не буду помирать — дюже хорошо с вами.