В последнее время становиться модным быть немодным.

А поскольку вчера я закончил на «Дьяволах», то сегодня с них и начну. Я понимаю, название сбивает с толку, но тот, кто не посмотрел, испугавшись оного и, прицепив к нему ярлык «страшилка», «мистика», «третьесортная дрянь», предпочел что-то другое, тот поступил бездумно, так и не скинув смирительную рубашку стереотипов и прошлого опыта, и пропустил великолепное европейское кино про брата (Жозэ, лет двенадцати-тринадцати, короткая ровная стрижка, которая получается только у парикмахеров в детских колониях и спецприемниках, твердый, озлобленный взгляд, рваная, рубящая речь) и сестру (Клоэ, лет тринадцати-четырнадцати, растрепанные волосы сумасшедшей, взгляд, мечущийся от полного счастья и единения с миром до лютой злобы, капризные вскрики и мычание). Только в настоящем мире дьяволы — страшные, в игрушечном они нелепые и резиновые как пупсы. Дьяволам оказываются вовсе не эта сумасшедшая девчонка, которая без брата не может никуда идти, которая не может поесть сама, пока Жозэ не скажет: «Ешь, Клоэ, ешь» и не этот мальчик, которые верен ей до собственного безумия, доходящего до жестокости к ней, к окружающим, верен настолько, что готов разбить о стену голову, лишь бы вновь оказаться рядом с ней, воткнуть нож полицейскому в бок, полосонуть по лицу осколком стекла собственную мать за то, что она хотела забрать из спецприемника его одного. Нет, дьяволы – это взрослые, которые хотят сначала сделать им добро, потом поймать и снова сделать добро. Они разговаривают с ними то на равных, то снисходительно, то жестоко, то добренько. Неужели они хотят сказать, что Клоэ и Жозэ вовсе не брат и сестра, а дети случайно оказавшиеся вместе? Пусть и так. Найдется и другая любовь, которая еще крепче родственной. (Фу, какая-то хрень попсовая получается, ладно это от того, что не могу рассказать нормально, а не от того, что фильм такой). Нет ни черного, ни белого. Все проще и сложней, а, значит, парадоксальней. Бесконечно хороший фильм. Больше и рассказывать не буду.

До того, как я прервался на кино, я писал о выходных. А теперь они поблекли, вроде и писать уже не хочется. Отвалились куском высохшей слякоти с подошвы памяти. Остались только камушки, застрявшие в протекторах извилин. Да некоторые вещи.
После книжного я решительно поперся в музыкальный. Есть у нас в городе небольшой ларек, где бессменно работает один паренек, который привозит новую альтернативку. Серега зовут. Вот и я к нему:
- Здорово, Серега. Что нового?
- Да было, растащили уже почти все.
- Слушай, а новый альбом Джан Ку не завозил?
- Был. Разобрали. Еще Седьмое Небо привозил.
- Бля.
- А Кирпичи?
- Не, не было еще. На этой неделе должны привезти.
Глазки у меня заблестели, конечно же. Договорились, что в следующее воскресенье зайду, там, глядишь, и Джан Ку завезут и Седьмое Небо опять. То-то радости будет.
А пока послушаю новые зарубежные диски:
Courtney Love - America's Sweetheart
Fear Factory - Archetype
Soulfly – Propxecy

И еще о вещах. Свитер купил себе. Как-то мимоходом. Так и упомяну о нем – мимоходом.

«Камушками» в мозгах оказались анекдот, разговор об экзистенциалистах, миниатюра «Маленькая тонконогая собачка ловит на площади голубей» в исполнении Лелика, договоренность с Женьком (тусня с музыкантами города наградила его гордой металлической погремушкой «Люцифер», впрочем среди нас не нашедшей хождения) о великом обмене дисками и книгами, среди которых, подумать только, одна научно-популярная.

И еще «камушки»: таксист с Библией, неожиданная поездка к Чуку, который встречал пузом. В последнее время среди друзей это стало модным. Чук поил водкой и кормил салом собственного приготовления.

Утром в воскресенье проснулся на час позже, чем проснулся. Обокрали.
Больше что-то ничего не вспоминается.

Ага, а еще подумал, что у меня же тоже дневник. Надо бы чего-нибудь о себе писать, начало такое: В пятницу вечером было решено начать субботнее утро похмельем. Сидел и торопился доделать мониторинг местной прессы и рвануть в бар. Так я научился пропускать страницы с анекдотами. Заодно освоил многозадачность: читать и понимать о чем статья, как использовать для пиара полученную информацию и смаковать следующие фантазии: запотевший бокал, щекотная шапка пены, ломкий пепел на конце сигареты. Все оборвалось вмиг — смска определила компанию и место: квартира НЕпоПУТЕВОЙ (чтобы больше не мучаться с регистром дальше буду писать Юльчонок), тела Гризли и Оулеса. Бар ушел нервно курить и ждать меня в субботу. До обеда смаковали похмелье и будили Гризли, который спал крепко и как будто даже назло.

Потом мы как вампиры расползлись по своим бетонным гробикам, пряча воспаленные глаза от солнца. Душ, кофе и сигареты вернули к жизни. Починил свой амулетик с клыками. Веревочку племянница надорвала, когда пыталась залезть на спину. Цепко вцепилась и тянула изо всех сил. Наверное, думала, что я лошадка. Чуть не задушила, безобразница. Порылся по сусекам и нашел какую-то белебердовинку на веревочке, что осталась от девушки, которая раньше жила со мной. Это было щедро с ее стороны.

Я побродил по квартире. Туда-сюда. На чело наползала печаль. Гнать ее к чертовой матери решено было самой страшным методом – посещением особо людных мест, когда начинаешь людей не любить больше, чем себя. А если еще совместить с покупками, так вообще потом с ног валишься и думать забываешь. Поэтому я закрыл молоточки и наковальни наушниками и направился в новый магазин с гордой вывеской «Большой книжный». Угу, так и есть. Большой и книжный, но бедный. На ассортимент.
- А где у вас научно-популярная литература? – спросил у униформы.
- А что это? Что вам нужно-то? – с тревогой посмотрела на меня.
Я понижая голос и будто смущаясь говорю:
- Что-нибудь по физике или про космос.
- Ой, я даже не знаю. Посмотрите здесь, - и ведет меня к стеллажу.
- Нет, вы не поняли. Учебники мне не нужны.
- А что вам тогда?
- Ну, очерки… Научно-популярные, - теряю надежду.
Потом униформы ходили за мной стайками и следили. Чуть пальцем не показывали. Наверное, думали, что псих. Или террорист. А может даже космический пришелец.

Долго ковырялся среди корешков. Художественная литература в последнее время не цепляет. По дому раскиданы кучи начатых и недочитанных книг. Непобедимые какие-то.
Кладбище недочитанных книг. Купил свежие трупики мыслей: Виктор Ерофеев «Найти в человеке человека» (хорошо пошла, дочитаю-таки), Альфред де Мюссе «Исповедь сына века» (кто такой, хрен его знает, посмотрим), Дмитрий Липскеров «Сорок лет Чанчжоэ» (причудливо пишет), Харуки Мураками «Мой любимый sputnik» (этот дядька просто гений).

Вот. А поскольку это дневниковая запись, то ее можно бросить незаконченной (как жизнь). Лучше вон кино посмотрю по телеку. «Дьяволы» называется. А потом как-нибудь допишу, как закончились эти выходные. Или нет. Черт его знает.

Фраза вчерашней пьянки (говорится характерным «путинским» голосом):
- Добрый вечер. Буду суп.

Модификация:
- Добрый вечер. Суп не буду. Буду борщ.

Окончательная модификация:
- Добрый вечер. Бля буду.

Игорек и Санек решили расположиться на лавочке во дворе кирпичной пятиэтажки. Через темную арку они прошли в залитый весенним солнцем двор. Под ногами хлюпала талая вода, которой щедро питали землю сугробы грязного, рыхлого снега.
На краю лавочки, которые мужчины давно облюбовали, сидел аккуратный старик. Он читал газету.
- Ничего что мы тут? – спросил Игорек старика, при этом чуть вытащил из кармана поллитровку. Старик лишь мотнул головой.
- Доставай, - сказал Игорек своему спутнику. Тот достал из одного кармана одноразовые стаканы, полпалки колбасы. Вынул из кармана складной нож, ровными кружками нарезал колбасу.
Мужчины быстро разлили по стаканам.
- Ну, за человечество, - сказал бойкий Игорек. Молчаливый Санек лишь кивнул, шумно выдохнул и опрокинул в себя водку из стакана, прижал к носу колбасу, занюхивая, потом аккуратно откусил небольшой кусочек, передал надкушенный кусок товарищу:
- Сильно не налегай, - сказал он, - Мало.
Игорек закусил. Рука потянулась за еще одним кружком колбасы, но остановила движение под строгим взглядом Санька.
Они налили по второй.
- Бать, может шмякнешь с нами? – спросил Игорек у старика. Тот отложил газету в сторону, внимательно посмотрел на мужчин. Опустившиеся, засаленные они вызывали у него стойкое чувство брезгливости и отвращения. Старик молча встал и ушел.
- Смотри, какие мы нежные, - буркнул Игорек.
Потом они выпили
- Ишь, газету даже бросил, - не успокаивался Игорек.
Он взял газету. В глаза бросился крупный заголовок: «В тюрьмах будут кормить лучше, чем в больницах».
- Слышь, Санек, чего пишут-то, - оживился он, - В тюрьмах кормить хорошо будут. Во, смотри, - начал зачитывать, -Управление исполнения наказания совместно с Министерством питания разработало новые нормы питания заключенных. Помимо того, что будут увеличены порции мяса, картошки, сливочного масла, макаронных изделий, в рационе появятся горчица, яйца, цельное молоко.
Игорек оторвался от газеты:
- Вот это да, - только и вымолвил, - Нифига себе.
Санек только качнул головой, удивляясь. Он налил по третьей, взял в руку стакан:
- Ну, Игорек, за милосердие тогда.
Выпил. Наколол на нож колбасу и закинул ее в рот. Игорек, глядя на товарища, тоже закусил целым куском. Санек утер тыльной стороной руки губы, сказал тихо:
- Ты уж прости, - быстрым движением воткнул нож в грудь товарищу.
Потом закурил. Стал ждать милицию.

Смотрю на мир сквозь длинную водопроводную трубу из подвала, в котором остались несколько отсыревших книг, мерцающий до рези в глазах монитор компьютера, бормотание музыки в наушниках, вздрагивающая и попискивающая от смсек мобилка и шорох однообразных мыслей. Я беру тарелку со слипшимися пельменями, которые лениво ковыряю вилкой, усаживаюсь у трубы и разглядываю прохожих, дождь, солнце, тучи. Впечатления запиваю прокисшим пивом. Мучает изжога бессмысленно прожитых дней. Хочется блевать.

Все тяжелей тягаться с окружающими в цинизме. Это рынок, детка. Коньюктура и конкуренция выталкивает на обочину в кусты наивности и простодушия. Запыленные, они уродливы и неказисты. И ты уходишь дальше, туда, где сочный зеленый лист пугает своей настоящестью и простотой. Где, роса тяжелит, серебрит паутину. Низ брючин становиться влажным от сбитой с травы влаги, и остроносые туфли кажутся лишними на ноге. Снимаешь и идешь босиком. Тебе непривычно и немного больно. Зато в груди вдруг затеплилось, а потом поднялось к горлу и вырвалось выдохом-вскриком чувство радости и невыразимого восторга. Зашевелилось туманное воспоминание из детства, но так и не вырвалось на поверхность памяти, оставило лишь что-то приятное в душе. Жаль только, что, пройдя сквозь небольшой луг, затем подлесок, а потом по узкой тропе вдоль тихого озера, ты снова выйдешь на дорогу. Как ни в чем не бывало.

- Дайте мне, пожалуйста, куй.
- Может кий?
- Какая накуй разница?!