Новый доктор – молод. Он преисполнен желаний, планов, каких-то целей и движений неокостеневшей души.
_______

Каждое утро старик в длинном черном плаще, широкополой шляпе, надвинутой на глаза, приходит на набережную, садится на одну и ту же скамейку и выкуривает сигарету. С дымом сигареты вдыхает он в себя саму жизнь большого города, пропускает через себя и выдыхает обратно. Тонким слоем копоти она оседает в нем, не меняя в сущности ничего.
_______

-Прорвемся. Я еще утру Домбровскому нос, - с легким смешком в голосе говорит доктор, - Ладно, бог с ним. Скажи-ка лучше, как там наши дыньки?
Опа, вот это поворот. Вот кто, значит, мял вчера Танины груди. Вот за кого я схлопотал булавкой в причиндальное место. А парень-то не промах, третий день в больнице, а уже соблазнил Танечку.
-Леш, ты чего. Ведь могут войти.
-Я закрыл за собой дверь.
Я слышу только шорох одежды. Вот это шоу. Жаль посмотреть не могу в их сторону, только обрывки приглушенного шепота и звуки, но и этого достаточно, чтобы я мог остальное дорисовать сам.
-Дай, я их поцелую.
-С ума сошел.
-Да брось. Мы одни. Дверь закрыта.
-А он?
Вот и обо мне вспомнили ребятки.
-Ты же сама говорила, что это просто груда органов.
На себя посмотри, доктор. Ты ведь тоже груда органов, обманутый их мнимой управляемостью. Но если хорошенько подумаешь, то поймешь – они сами по себе, ты сам по себе.
-Все равно. Это как-то неправильно. Леш, ну куда ты лезешь.
-В этом халатике ты обворожительна.
-Льстец.
Да нет, Танюша, чистая правда. Здесь я вынужден согласиться с доктором. Правда, я тебя не видел иначе. Интересно, какая у тебя повседневная одежда, в чем ты ходишь на улицу, как укладываешь свои длинные волосы, собираясь заняться уборкой по дому. Я ведь касаюсь только самой малой толики твоей жизни. Сколько людей меня окружает и окружало в прошлом, которых я лишь задел плечом в плотном потоке движения. Сосед, которого я видел только утром на площадке, когда он возвращался с пробежки, мокрый от пота, запыхавшийся, но довольный своей заботой о здоровье. Чем он занимается в другое время? Старик, что каждое утро выходит на набережную перед моим домом и выкуривает сигарету, чуть прикрыв усталые глаза. Какую жизнь он прожил и зачем он живет сейчас? Почему я ни разу не подсел к нему и не поговорил хотя бы просто о погоде, не взглянул прямо в его лицо?
_______

Старик встает со скамейки, глубже запахивает свой плащ и уходит. Сворачивает на оживленную улицу. Мимо идут плотным потоком идут люди. Иногда он задевает их плечом, не оставляя в них ни следа своего существования.
________

-Леш, все вечером. Мне надо идти. Да и скоро придет психиатр.
Кажется, я остался с носом. А через какое-то время нос заменит мой психиатр.
-Зачем он нужен?
-Его нанял отец. Верит, что парень все слышит, понимает, а психиатр должен вытащить его наружу.
Вряд ли. Я - барон Мюнхгаузен в болоте. Вытащить могу себя только я сам, но для этого надо покрепче ухватить себя за волосы и, превозмогая боль, вырывая клоки волос, тянуть себя вверх – навстречу миру. Но зачем мне менять одно болото на другое? Если так прыгать из болота в болото, лысым станешь.
-Слышит? А ты веришь?
-Я нет. Хотя черт его знает.
-Интересно, интересно. Надо бы поговорить с этим психиатром.

Самым неудобным на дне рождения оказалось таскать ведро с пивом.

-Татьяна Анатольевна, как наш больной? – третье утро подряд, толкая перед собой этот вопрос, в палату входит новый доктор. Еще один желающий на моем «уникальном случае» въехать в солнечную долину светил медицины.
-Все также. Безжизнен до безобразия, Алексей, - она чуть медлит и добавляет, - Петрович.
-Нет, Татьяна, вы не правы. Он жив. Просто сейчас где-то очень далеко.
Ну, конечно, Гиппократ хренов. Тонкий слой кожи, черепная кость и, здрасте, вот он я – внутри этой замечательной серой массы. Хороший удар молотком и я прихлопнут словно муху газетой «Жизнь».
-Алексей, он фактически мертв. Это уже не человек. Просто груда органов, живущих при помощи машин. Его искусственно накачивают кислородом, гоняют кровь, вводят питательные вещества. Только так это тело живет. А самого парня уже нет.
-Таня, я верю, мы вернем его к жизни. Дай только время.
Ловко они на ты перешли, а? Какой уверенный и гуманистически настроенный тип. Наверняка девчонкам нравиться.
-Его осматривал профессор Домбровский, а он, между прочим, видный ученый. Он сказал, что здесь ничем не может помочь.
Домбровский. Ага, был такой. Немного неряшливый, но в целом, приятный тип. Почему то напоминал мне нашего дворового пса Батона. Наверное, своей меланхолией и какой-то внутренней неуверенностью. Это когда на людей смотрят таким взглядом, будто не знают, что ждать – удара или ласки.
В то же время мне нравился его мягкий голос и манера говорить свои мысли вслух. Хоть интересно было послушать, не то что некоторых. Были такие врачи – молчаливые и холодные какие-то. Когда такие приходили, мне казалось, что я обнимаю здоровенного сома на дне скованного льдом пруда.
Из-за своей мягкости Домбровский дольше всех не решался на разговор с отцом. Но все же как-то раз, стоя у моей кровати, он неловко взял отца за руку чуть выше локтя и тихо, осторожно подбирая слова, заговорил:
-Андрей Викторович, мне сложно это говорить. Очень тяжело. Но вы человек сильный. Да и обманывать вас я не могу. Это очень нетипичный случай. Обычно люди впадают в коматозное состояние после травмы или сильнейшего шока. А тут. Тут, не знаю. Судя по всему, ваш сын просто сам по себе впал в кому. Медицина и в обычных то случаях почти бессильна, но, по крайней мере, знает причину и может дать надежду на возращение к жизни больного. Здесь мы ничего не знаем. Я тут подумал так, может быть ваш сын сам захотел таким вот образом покинуть мир, а? И никогда, никогда, не захочет в него вернуться… Его можно ждать вечность, и он все равно не вернется…
-Будем ждать, - буркнул тогда отец.

Я уже пресытился жалостью к себе. По первости, конечно, было интересно слушать, как близкие люди, дававшие раньше совсем мало тепла, убиваются рядом с кроватью. В детстве я, когда обижался на родителей, бывало думал: «Вот возьму и умру! Вот тогда пожалеете, что не купили мне пестик как у Толика!». Ну что ж, вот я и лежу молодой и красивый, а родственники ходят и жалеют: «Не досмотрели!».
Для всех моя кома – загадка. Доктора бьются в попытках разгадать причину, но, как мне кажется, в душе они вполне рады возможности изучить уникальный случай.
Танечка уже завершает утренние процедуры и скоро уйдет, оставив меня в полном одиночестве. В нем, в принципе, ничего страшного нет. Каждый, если присмотрится повнимательней к своей жизни, найдет, что проживает ее фактически один. Взрослея, мы удаляемся от родителей. Выживаем по молодости лет их из своего сердца. А освободившуюся жилплощадь на короткий срок предоставляем юрким сверстникам противоположного пола. Счастливая пора великих заблуждений и маленьких трагедий. Уютные ночи, наполненные дыханием и тихим шепотом задушевных разговоров. Потом время опять неспешным, но настойчивым потоком вымывает песок отношений. И вот ты приходишь домой, ноги в тапочки, ужин на стол, сон спиной к тому, кого когда-то любил. Тихое одиночество в окружении людей. Удел каждого, в котором многие не хотят признаться. Забавно, я с молодости наслаждался осознанием собственного одиночества.
Отец мою любовь побыть наедине считает причиной комы, и он, наверное, близок к истине. Меня никто не называл замкнутым, наоборот, я слыл достаточно общительным парнем. Бывало, конечно, роняли такую фразу: «Сам себе на уме». Сейчас это подходит ко мне как нельзя лучше. Я живу только у себя в уме. Я в себе.
Пару раз отец пытался нанять для меня психоаналитика. Каждый раз я поднимал его на смех и он оставил свои попытки. Сейчас, когда я не могу произнести ни слова, когда все считают, меня овощем, живущим за счет машин, никто не помешал отцу притащить ко мне одного из этих патологоанатомов ума.

С дома передали коробку вяленой корюшки. Мням. =))

Сейчас скрипнет дверь и войдет Танечка. Если у нее хорошее настроение, то она, наверняка, будет напевать под нос песенку, которую услышала утром по радио. Что-нибудь из немудреной отечественной попсы. Если же плохое, то она, быстро проверит аппаратуру, профессиональными движениями разомнет мое вялое тело и убежит, дальше, погруженная полностью в свои мысли. Люди давно перестали обращать на меня внимание и позволяют себе быть наедине со мной обычными, неотягощенными мыслями о том, как они выглядят в моих глазах. Им не надо дежурно улыбаться или кокетничать со мной. Я, конечно, не отрицаю, что вот Танечка, например, при мне действительно такая, какая есть на самом деле. Скорее всего, она и сама не знает, какая она всамделишная. Как и любой другой человек. Все мы ежесекундно погружены то в размышления о будущем, то вспоминаем прошлое и снова невольно отыгрываем свои роли в тех сценках, что рисует мозг. Ну, ладно, не спорю, не в моем положении осуждать людей за эту способность жить не-здесь и не-сейчас. Мне, конечно, не приходится задумываться о своем внешнем виде. Бывает я думаю он нем, но всего лишь как о костюме, что висит в шкафу. Пыльный, бесчувственный, бесформенный кусок ткани в шкафу – это можно сказать и про меня. Вот и остается мне только что забавляться размышлениями, придумывать себе миры, ситуации, игры.
Чу, вот и Танечка. Сейчас она попадет в мое поле зрения и я скажу вам, в каком она настроении. Вроде ничего, радостная. Вот она прошла к окну и широко распахнула плотные шторы:
-Ну, что позагораем?
Позагораем, Танечка, позагораем. Я на этой кровати уже почти год загораю. Сомнительное удовольствие, хотел бы я тебе сказать. Жаль, не могу.
Она подходит ко мне, осматривает аппаратуру рядом с кроватью:
-Так тут порядочек.
Не отходя от кровати, она оборачивается к зеркалу и разглядывает себя. С того места, где я лежу, самого зеркала мне не видно, зато я прекрасно вижу Танечку. Хорошо, что она стоит в поле моего зрения. Глазами-то я вращать не могу. Вот и гляжу через них, как через две водосточные трубы. Пробовали вращать водосточными трубами? А я пробовал. Бесполезно.
Вот Танечка поправляет прическу, одергивает белоснежный халатик. Ткань натягивается и выигрышно подчеркивает высокую грудь. Танечка блаженно улыбается и начинает поглаживать грудь, вертеться перед зеркалом.
-Это ж надо, дыньками назвать.
О, да у девочки вчера было интересное свидание. Дыньки. Я и сам не раз про себя так называл твои груди, Танюша. Знаете, когда она склоняется к моему лицу, ее халатик отвисает, и я упираюсь своими водосточными трубами прямо в разрез. В летние жаркие денечки случалось видеть эти сладостные дыньки без нижнего белья. Тонкий запах щекочет ноздри, волнует воображение.
-А теперь утренняя гимнастика, молодчик! – Татьяна смазывает руки, и начинает делать массаж. Как всегда с ног. Господи, как я соскучился по прикосновениям. Знать, что молоденькая девушка, гладит твои ноги, проводит рукой по внутренней стороне бедра и не чувствовать этого – хуже и не придумаешь. Валяться целый день, разглядывая одну и ту же картину – кусок потолка и стены – еще можно привыкнуть. В конце концов, так жизнь и проходит у каждого. Человек видит только свой кусочек мира, не в силах отвести от него взгляд, исследует его вдоль и поперек. Успевает привыкнуть к нему настолько, что боится повернуться в другую сторону. Подкатит иногда, конечно, комок тошноты к горлу, скука вопьется когтем, да сил нет. Но вот не ощущать собственного тела – это все же тяжелое чувство. Раньше бывало, я спрашивал себя: «Кто я?» и сразу же представлял некий образ человека. Так будто на мгновение отстранишься в сторонку и глянешь на себя. Мельком, размыто. Не как в зеркало, а так словно глазами чужого тела. Потом обратно прыг в себя. Вот он же я внутри себя. Я в себе. Что значит в себе, спросите вы. Что за фигня такая. Но так и было – я в себе. В теле своем, значит. Пошевелишь большим пальцем левой ноги, дыханье приостановишь, снова задышишь, руку подымишь и опустишь. Вот он же я. Как бы сижу в теле и как бы телом собственным являюсь. Неотделим.
Теперь все сложнее. Тела как такого не чувствую. Вот и спрашивается кто я? Просто мысль в бесчувственном теле. Выходит так. Болтаюсь электрическим током по нейронам мозга, как на американских горках. Туда-сюда. И все по кругу. Эй, большой палец левой ноги, как ты там? Нету тебя, не чувствую, не ощущаю. Я – просто мысль без тела. Слышь, палец, ты вроде как есть, но для меня - тебя нет. Я, вроде тоже как есть, но для тебя, меня тоже нет. Парадокс.
Танечка взялась за массаж рук. Когда закончит работу, она вытащит булавку из кармана и пару раз ткнет острием в тело. Мне то не больно. Интересно, она, что ее специально притаскивает, чтобы в мое тело потыкать. Или она у нее все-таки на всякий случай, как у хорошей хозяйки, с собой. Наверное, все-таки специально. Мне бы тоже было интересно. Одно дело в овощ какой-нибудь потыкать булавкой, а совсем другое в человеческое тело.
Так и есть. Я вижу, как Таня полезла в карман. Итак, куда сегодня она вонзит. Вчера один раз где-то в ногу, где точно не видно было, а второй в нос. В самый кончик, это то я разглядел прекрасно. Она склонилась в районе живота:
-Ну, где наш малыш?
Уж не про мой ли член она спрашивает? Бляха муха, по-моему, так и есть. Неужели булавкой его.
-Блин, страшно.
Неужели? Дура, знаешь каково мне. Не чувствовать собственного члена. Ладно, палец на ноге. Хер с ним. Но вот знать, что ты сейчас держишь мой член одной рукой, а в другой зажала нацеленную безжалостной пикой булавку. И ничего, абсолютно ничего, не чувствовать. Блин, вот бы он встал сейчас. Подпрыгнула бы девчоночка так, будто самой иглу в мягкое место загнали.
-Вот вам, кобелям, за дыньки!
О, как вывернула. Знайте, мужики, особенно тот, что вчера отвесил Таниным грудям комплимент насчет дынек, я за вас уже расплатился.

Наверное, дальше будет какое-нить продолжение. Я мысленно его уже нарисовал, но не знаю, хватит ли желания заканчивать. =)) И как все-это будет выглядеть тоже пока не знаю. Может так и останется мертвым куском, который я потом удалю, а может и будет прирастать день за днем новыми отрезками. Все может быть.

Теперь можно писать только для тех, кто не читал Мураками.
Амба, карапузики.

DZete и ее мышинному домику
посвящается.


Чебурашка понуро сидел на кухне за столом. Воспаленные глаза, обвисшие, как груди старухи, уши. Шкурка свалялась и засалилась. В дверь постучали. По-старчески шаркая тапочками, Чебурашка прошел к входной двери.
-Кто?
-Крокодил в пальто!
Защелкали замки. Скрипнула дверь.
-Проходи, Гена. Купил?
-Ага, две. Сначала не хотели давать. Говорят, ты на себя посмотри, ты же уже зеленый как змий. Чуть скандал не вышел.
-Да тяжело теперь нашему брату.
Они прошли на кухню. Чебурашка суетливо всполоснул две рюмки, скинул в раковину грязные тарелки со стола, достал нехитрую снедь.
-Ну, первую за счастливое детство, что мы подарили советским детям, - торжественно сказал крокодил Гена и они, не чокаясь, выпили дешевой водки. Гена крякнул, схватил Чебурашку лапой и поднес к носу. Зарывшись в шкурку, он с шумом втянул воздух и опустил ушастого обратно:
-Помылся бы ты, Чебурашка, а то занюхивать плохо. То ли дело было, когда о тебя ирисками пахло.
-Ну, ты вспомнил. Это ж когда было.
Они налили по второй. Крокодил поднял было рюмку, но тут же опустил ее на стол и заплакал навзрыд. Крупные слезы катились по зеленой морде.
-Генка, ты чего? Эй, ты чего? - с беспокойством забегал вокруг товарища Чебурашка.
-Чего-чего, гармошку я свою продал, - сквозь слезы выдавил тот.
-Ох, горюшко-то какое. Ту самую? А как же «пусть бегут неуклюже»?
-А все, никак теперь… Доконала жизнь, вот и продал.
Чебурашка, тихонько подвывая, тоже пустил слезу. Не то чтобы он сильно любил гармонь, но, глядя на убитого горем товарища, он не смог удержаться. Личность артистичная и утонченная, большую часть жизни проведшая в павильонах «Союзмультфильма», Чебурашка был очень восприимчив, как к чужому счастью, так и к горю.
Застыдившись своих слез, друзья, не сговариваясь, одним махом выпили налитую водку. В воздухе повисла неловкая пауза. Чебурашка торопливо встал, отвернувшись к мойке, начал зачем-то мыть посуду.
-Знаешь, Гена, видел на днях Зайца.
-Это которого?
-А, помнишь небось, он в «Ну, погоди!» неплохо сыграл.
-Ну, помню, конечно, заносчивый такой. И что?
-Говорит, неплохо устроился. В рекламу подался, в «Детском мире» еще подрабатывает.
-Да, тот еще зверь. Волк, покойничек, царствие ему небесное, жаловался на него. Говорил, изворотливый гад!
-Ну, да без мыла может. А ты кого-нибудь из наших видел?
-Да так. Все те же лица. А ты все также мобилку у банкира в машине держишь?
Чебурашка резко повернулся. Лицо его помрачнело:
-Геннадий, - он всегда переходил на «вы», когда злился, - мы, по-моему договорились не вспоминать эту тему.
-Извини, друг. Это я от расстройства.
-В последний раз прощаю, - Чебурашка озабоченно посмотрел на настенные часы, - Что-то старуха моя задерживается. Не случилось ли…
Не успел он договорить, как в дверь постучали.
-Гена, если моя, то говори, что гармонь твою поминаем. Ага? Баба она сердешная, простит.
Они вдвоем, толкаясь и спотыкаясь о вещи в прихожей, побежали открывать дверь.
-Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам и вода по асфальту рекой
И не ясно прохожим в этот день непогожий почему я веселый такой, - задорно сверкая глазами и растягивая во всю ширь меха гармони, на пороге стояла сухонькая старушка в старомодной шляпе.
Не обращая внимания на разинутые рты, она протиснулась в квартиру, продолжая петь:
-А я играю на гармошке у прохожих на виду
К сожаленью День Рожденья только раз в году.
Она прошла на кухню, налила себе рюмку водки и хлобыстнула ее с тем же задором, как накануне пела песню и повернулась к опешившим друзьям:
-Иду домой, смотрю, парень гармошку продает. И надпись такая: «Гармошка крокодила Гены». Не поверила, но, думаю, дай гляну. Смотрю табличка вот на месте: «Заслуженному артисту СССР, крокодилу Гене в честь годовщины Великого Октября». Вот. Выкупила. Думаю, как наш друг кожаный без гармони? Пропадет ведь.
Гена, взвизгнул и кинулся обнимать старуху:
-Шапокляк, родненькая, дай я тебя расцелую. Чтоб я без тебя делал. Красавица ты наша.
Чебурашка довольно улыбнулся:
-Говорил же тебе, она баба у меня сердешная! С такой хоть в огонь, хоть в воду!
И долго еще над темным городом разливались гармонь и веселая песенка:
-Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино,
С Днем Рожденья поздравит и в подарок оставит нам, наверно, пятьсот эскимо…

Current music: Cake – Long Line of Cars

-Надоело все. Устала. Не могу больше. Каждый день одно и то же, как замкнутый круг, - сказала Смерть и повесилась.

-Моя жизнь – иллюзия, дымка. Просто чей-то сон, мимолетное виденье, - сказал Призрак и растворился.

-А мне похуй, - сказал я и стал жить дальше.

Мысль о том, что я уникален, уже неуникальна.

Леха твердо знал, что знакомиться с девушками лучше всего на пляже. Пригляделся, оценил – подходит или нет. Потом дождался, когда купаться пойдет и следом. Вода она размягчает не только тело, но и характер.
-Девушка, меня зовут Алексей, а Вас? – по-молодецки подплыл он к симпатичной особе, лениво загорающей на водяном матрасе.
-А меня Лена. Человек и пароход.
-Это как пароход?
-А вот так. Отдать концы. Ту-ту. Граждане-провожающие пароход отходит – плачьте и машите белыми платочками, - и девушка отплывает в сторону.
-А, вон оно как. Тогда я забыл сказать, что я человек и подводная лодка, - Алексей двумя мощными гребками догоняет девушку и резко переворачивает матрас, - Первый торпедный капитанскому мостику – цель поражена.
А ты, читатель, не волнуйся. Вечером они уже кувыркались в одной постели.

-Как Вас представить? - деловито спросила молоденькая секретарь у пожилого мужчины с округлым брюшком и глубокими залысинами.
-Представьте, пожалуйста, меня лет двадцать назад. Статный, подтянутый, загорелый, мышцы литые, глаза с искоркой, озорные. Представили? А теперь ответьте, может встретимся сегодня вечером?
А ты, читатель, не волнуйся. Вечером они уже кувыркались в одной постели.

-Мужчина, что вы на меня пялитесь?
-Я? Нет что вы. Просто у меня лицо такое.
-А-а-а, понятно! А что глаз дергается? Подмигиваете?
-Нет. У меня тик.
-Ой, а что вы меня хватаете. Лапаете?
-Качнуло. Вот я и ухватился, чтоб не упасть.
-Ясно. Ой, вы снова лапаете! Что вам надо? Меня хотите что ли?
-Да, палюсь! Да, подмигиваю! Да, лапаю! Да, хочу! – вскричал раздраженно мужчина.
-Ну, так бы сразу и сказал, дурачок!
А ты, читатель, верно и сам догадываешься.

Кевин, клерк крупной аудиторской фирмы Нью-Йорка, шел на работу в прекрасном расположении духа. Еще бы, сегодня любимый праздник - День Смеха. А хороший розыгрыш Кевину всегда по душе.
-Привет, Боб, дай-ка мне свое знаменитое на все авеню пирожное, - говорит он уличному продавцу и протягивает деньги. Надкусывает большой кусок и тут же с брезгливой миной выплевывает его:
-Боб, ты что, вместо сахара соли сыпанул? – спрашивает он. Боб начинает причитать, как попрошайка в метро, пытается одной рукой вернуть деньги, второй хватает пирожное и осторожно пробует. На лице его недоумение. Кевин удовлетворенно смеется:
-С первым апрелем, Боб!
Боб натужно улыбается, и пытается смеяться. Выходит плохо, обычно, так смеются люди, у которых диарея и им не до смеха.
Кевин смачно откусывает второй кусок, машет рукой и идет к метро:
-Мужчина, у вас пальто в краске? Ха-ха. С Днем Смеха!
-Эй, у вас шнурок развязался! С первым апреля!
Даже толчея в вагоне метро не убавляет его азарта. Он осторожно кидает на пол бумажник и начинает спрашивать у окружающих:
-Кто уронил бумажник? Люди, кто уронил бумажник?
Никто не откликается и только пожилой негр в поношенной одежде, поозиравшись по сторонам, тянется к нему. Кевин дергает леску и бумажник отпрыгивает в сторону:
-С первым апреля! - смеется парень. Негр отворачивается к окну и в грязном стекле отражается его обиженное лицо.
Охраннику у входа в небоскреб, где располагается фирма Кевина, он на ходу небрежно бросает:
-Эй, парень, там какой-то сопляк пытается отвернуть зеркала на машине мистера Уайта.
В лифте не в меру смешливый клерк сказал коллеге:
-Санни, ты, по-моему, где-то наступил в собачье дерьмо. От тебя несет как от бродяги.
Он мысленно улыбается и смеется про себя, глядя, как Санни тайком разглядывает подошвы своих ботинок и, озираясь по сторонам, втягивает широкими ноздрями воздух.
Двери лифта распахиваются, Кевин хлопает коллегу по плечу:
-С первым апреля!
-Ублюдок, - выдыхает тот.
-Еще какой! – смеется Кевин и проходит к своему столу, берет бумаги и идет к кабинету босса. Без стука он влетает в кабинет и орет чумовым голосом:
-Шеф, на наш небоскреб летит самолет!
Несмотря на полноту, начальник ловко выхватывает из под стола рюкзак, накидывает его на плечи и шустро выпрыгивает в окно. Кевин подбегает к окну и смотрит как над шефом, стремительно летящем к асфальту, с хлопком распускается красно-синий цветок парашюта. Парень, заикаясь, путаясь и, некрасиво скривив рот, кричит вслед:
-Ш-ш-ш-шеф. Шеф, это. Куда вы шеф? Это – шутка. Сегодня первое апреля, шеф. Первое апреля, шеф.
Снизу долетает раздраженный крик:
-Ты уволен, ублюдок!