Про то, как я свою жопу разглядывал


Не хотел я ни к кому жопой поворачиваться. Закрылся, чтобы самому на нее посмотреть. В общем, поглядел, пару прыщиков выдавил.
При этом сделал одну глупость - закрыл дневник, и получилось из этого, едрить его в коромысло, событие. Задним умом уже понял, что надо было просто на недельку-другую тихо исчезнуть, а не устраивать акцию "Ау, Януш! Какого хуя ты закрылся?".
В процессе саморазборок открыт был новый дневник проведена работа над и под собой.
Приношу извинения за всю эту хуету, ставшую похожей на тупой рекламный ход.
Ничего этого и в мыслях не держал, а все пытался смыть налет всякой зажратости, жирок лишний сбросить, да в себе покопаться.
Как оказалось писать и без читателей можно, с чем себя и поздравляю.
Лучше всего, наверное, за все скажет "Лучший критик".
Все что написано, сюда перетаскиваю и уютно в пазы вставляю.


Current music: Джан Ку - Плебей

Игнат живет на самом краю деревни. Домик у него может и небольшой, но хоть сейчас деревенские пейзажи рисуй. Завалинками в землю врос, ставенками покосился, от дождей стенами потемнел. Живет Игнат бобылем, а места в доме на двоих хватит. Поэтому, когда к председателю в контору зашел один знаменитый писатель, представился, улыбнулся вежливо на восторженные возгласы, а потом попросил пристроить его где-нибудь на жилье, то и вопросов не было – к Игнату.
Председатель лично вызвался его проводить и перед Игнатом ходатайствовать. Весь язык по дороге истрепал:
- Как жизнь в городе?
- Пыльно и душно, - отвечал писатель, - Жестоко и страшно.
- А у нас тут хорошо, только вот с инвестициями плохо. Не идет в деревню иностранный капитал.
- Ничего, поднимется деревня и Россию-матушку за собой потянет.
- Да-да, мы крестьяне твердо на земле стоим, родину накормим. А к нам по какому поводу?
- Писать роман о современной деревне, о простых подвигах и жизни крестьян. О природе писать буду, о том, что здесь корень, самая суть всей жизни. Эпохальная вещица, скажу я вам, должна выйти.
- Тем более к Игнату! У него за огородом этой природы целый лес. Птички к кормушке прилетают, один раз даже сохатый к дому выходил. Так что в самый раз.
- Представляете себе роман о простых мужиках русских? Пусть не очень образованных, диковатых, но таких правдивых, искренних. Эпохальная вещица получиться, носом чую.
- Да-да, Игнат он ведь потомственный крестьянин. А о подвигах современных руководителей деревни писать будете?
- Несомненно.
- Ну, и ко мне захаживайте. Я вам свой бизнес-план покажу.
- Всенепременно, милейший.
Так он до Игната, щебеча как две синички, и дошли. А тот как раз на завалинке сидит, самокруточку крутит, да против солнышка щуриться. Писатель как его увидел, чуть слезу не пустил:
- Господи, какой типаж!
- Митька, - нахмурился Игнат, - ты это кого ко мне привел? Какого хуя он тут ругается?
- Придержи язык, - залился краской председатель, - Это великий писатель из города.
Тут уж краской и писатель залился:
- Ну, скажем не великий, но писатель.
- Это ты книжки что ли пишешь?
- И я тоже.
- Чудной что ли?
- Малость, - рассмеялся писатель, - Милый мой человек, экий вы настоящий!
- А то, чай не призрак, настоящий, какой есть.
- Ты, Игнат, хватит лясы точить. По делу мы к тебе, - вмешался в разговор Митька.
Так у нашего Игната в доме писатель завелся. По утрам писатель вставал и делал во дворе зарядку, раздевшись по пояс, умывался холодной водой из рукомойника. Много улыбался, и выглядел очень довольным. Игнат же по наставлению председателя, вдохновлял писателя – садился на завалинку, самокрутки крутил, на солнце щурился и улыбался щербато. По вечерам Игнат зажигал свечу и занимался мелкими хозяйственными делами: то валенки подшивать сядет, то сеть плетет — опять же вдохновляет.
А как пошли первые листки рукописи, давай писатель к мужику приставать:
- Вот, Игнат, начал я писать роман. Почитай, пожалуйста. По-моему очень хорошее начало получилось. Пальчики оближешь! Как с картинки. Но хочу от тебя искреннее мнение услышать.
А крестьянин грамоте не обучен, читать-то и не может, но и сказать об этом духу не хватает. Как тут писателю признаешься, что вместо подписи всю жизнь крестик ставишь, что газета в доме только, чтобы печь растапливать, поэтому Игнат, рукопись ухватил:
- Обязательно, товарищ писатель, прочитаю и мнение свое скажу. Ты спать ложись, а я пока к свече присяду, да утром скажу.
Наутро писатель к Игнату на завалинку подсел и в лицо заглядывает. Минуту другую молчит. Игнат не дурак, тоже помалкивает, да на солнышко щуриться.
- Ну? – не вытерпел писатель.
- Очень хорошо, - врет напропалую Игнашка, - Очень натуралистично, как картинка перед лицом, прямо с нашей деревни рисовали.
Писатель в улыбке расплылся:
- Милый мой человечище, да ради такой похвалы я готов от любой премии отказаться! Спасибо. Услышать такое от простого мужика для меня предел мечтаний.
Тут и Игнашка наш в улыбке поплыл:
- А то. Я человек такой – всегда правду скажу! Пишите дальше, у вас получается, - и снова на солнце уставился.
Писатель рукопись ухватил и в комнату, даже зарядку сделать забыл. Весь день писал, а вечером опять к Игнату:
- Прочитаешь?
- А то, прочту, конечно.
Писатель листами тут же зашуршал:
- Только вот в этом месте – и в листик тыкает пальцем, - мне кажется, характер слабовато прописан. А тут вот пейзаж как-то не уместен. А тут вот как-то фальшивит.
- Посмотрим, - сказал Игнат, - Утро оно вечера мудрее, так что поутру подходи – погуторим.
Писатель аж спал плохо ту ночь, все мучался, что крестьянин ему скажет, а вдруг не получается у него про деревню писать, так чтобы сердце щемило, чтобы крестьяне как живые перед глазами стояли.
А утром Игнат хмурый на завалинке сидит:
- Поди сюда, писака!
Тот головой в плечи вжался, робко присел к Игнату:
- Что? Очень плохо?
- Переписать треба! – неумолимо резанул с плеча крестьянин, - Полная хуйня у вас тут получилась! Наиполнейшая. Вот сюда смотрите, - и пальцем тычет в то же место, что писатель накануне, - Это что характер? Это хуета какая-та, а не характер. Очень слабо, товарищ писатель, очень слабо. Тепереча здесь. Нахуя здесь пейзаж? Какого собачего хуя он здесь стоит? Ему что тут место что ли? Убрать к ебеням его отсюда! Так, ну здесь фальшивит, ты и сам знаешь. Фальшивит так, как Матрена наша песни поет, а поет она, я вам скажу, очень хуево.
Писатель поник, лицом побледнел:
- Да-да, Игнат, прав ты, как никогда. Очень плохо у меня здесь вышло. Перепишу. Очень плохо, неискреннее. Спасибо тебе, Игнат, настоящий ты человек.
- За что спасибо-то? Я тебя тут на хуях таскал, а ты мне спасибо. Чудной человек.
- Эх, Игнат, да лучшего критика у меня за всю жизнь не было! Ты ведь, не стесняясь, правду-матку режешь! И не просто так ругаешься, а по делу. Характер ведь и впрямь слабоват, пейзажик опять же не к месту, да и тут вот фальшивенько. Спасибо, Игнат, что не постеснялся правду сказать.
- Да, не за что, товарищ писатель. Мы крестьяне правду шибко любим.
Так они все лето и прожили. Игнат важный стал, даже очки в карман нагрудный положил, так, чтобы торчали. Дескать, вот зрение хоть и слабо, но читаю. К осени роман был готов, писатель ходил довольный – эпохальная вещица получилась. С Игнатом тепло попрощался, расплакался при этом словно баба какая, обнимал его и все приговаривал:
- Настоящий вы человечище, Игнат! Таких вот критиков нам, писателям, очень не хватает. Без вас, Игнат, ничегошеньки бы не получилось.
К зиме роман опубликовали, писатель премию получил какую-то знаменитую. Часто писал Игнату письма душевные. Тот меня тогда звал, мы с ним усаживались на завалинку, Игнат крутил самокрутки, я ему читал вслух, он смахивал рукавом слезу да оправдывался, дескать, от солнца глаза слезятся.

Current music: Джан Ку - Плебей

 ГРЯЗНЫЙ ХОД

Председатель наш – натуральный педрила. Это я еще в детстве понял, когда мы оба с ним соплями зелеными по деревне бегали. Например, он с нами по субботам никогда не ходил в баню за тетками подглядывать. Окна в бане изнутри краской замазаны были, но я как-то раз в мужской день принес с собой монетку и нашкрябал глазков. Мы прокрадывались с пацанами вечером и смотрели на голых женщин. Они там смеялись, терли мочалками раскрасневшиеся тела и обливались из тазиков водой. Уж не знаю, кто что думал, но мне мечталось тогда, что стоит прижаться к этим телам, зарыться лицом между титьками и раствориться в неземном удовольствии. Казалось, дайте мне потрогать их за эти набухшие, тяжелые мешки и мне будет очень хорошо. Это потом, когда я вырос, понял, что, чтобы было очень хорошо, еще попотеть придется, вихляя задницей. А Митька, председатель наш, с нами тогда ходить отказывался и говорил: «Подглядывать за голыми женщинами – подло и некрасиво!». Мы его тогда пиздили хорошенько, так, на всякий случай, чтобы не заложил.
И вот как-то собирают нас перед сельсоветом на митинг. Директор школы, Антонина Павловна, важная такая выступает:
- Уважаемые односельчане, Россия стала демократической страной. Высшие органы власти теперь избираются народом и служат для народа.
- Охуеть, - ахнули мы.
- Да-да, эпохе тоталитаризма пришел конец.
Ну, тут мы промолчали. Мы, народ такой, когда чего не понимаем – молчим, от греха подальше. Дураком прослыть – желанья мало. А она продолжает:
- Если вы помните, в прошлом году мы выбирали с вами президента и депутатов в высший представительный орган.
- Антонина, не припомню чего-то, - сказал Семен.
- Семен, не перебивайте, вы и себя-то как звать забыли уже. Все пьете и пьете.
- А чего я? Скажите мужики.
Тут и мы потупились:
- Да вроде что-то такое было, - заговорили в разнобой, - Пили вроде за президента.
- Да ну? – изумился Семен.
Я тут нашелся, говорю:
- Семен, хряка твоего как зовут?
- Борька?
- А в честь кого называл?
- Едрить! Точно, - обрадовался он и по-деловому так добавил, - Продолжай, Антонина.
- Уважаемые односельчане, впереди нас ждут выборы в органы местного самоуправления. Нам нужно будет выбрать председателя нашей сельской администрации.
- Кого? Чего? – задали мы уточняющие вопросы.
- Ну, председателя сельсовета нашего.
- Дык, Антонина, раньше вроде как назначали.
Та, аж раскраснелась, злится стало быть:
- Мы – демократическая страна?
- Во, баба-дура, ты же сама говорила, что да.
- Ну.
- А мы причем?
- Тоталитаризму конец?
- Полный, - закивали мы. А я даже для экспрессии добавил:
- Я бы сказал пиздец!
- Вот вам теперь и решать, кто вами командовать будет! Изъявляйте, так сказать свою волю.
А мы молчим. Волю изъявлять нам как-то неохота, нам бы домой сейчас, да борща, да стопочкой его сверху замаскировать.
- Может, кто сам хочет выдвинуться? – спросила Антонина. Тут Митька вперед и вышел:
- Я, - говорит, - Хочу выдвинуться.
А я и думаю, ах ведь пидор, к власти рвешься. Шиш, не пройдет этот фокус с русским мужиком:
- Антонина, меня тоже в председатели.
Она обрадовалась:
- Вот, у нас теперь вполне альтернативные выборы будут. Два кандидата на пост председателя. Через месяц выборы.
Собрала она нас с Митькой на следующий день и все объяснила про агитацию, плакаты, акцию «от двери к двери».
В общем, всю ночь я писал листовки: «Народ, голосуйте за меня, потому что Митька – пидор!». Потом по всей деревне расклеил, даже на магазине две прилепил.
А Митька смотрю везде своих навешал: «Односельчане! Землю – крестьянам! Ваш Митька».
Меня потом Антонина вызвала и говорит:
- Ты листовки эти писал?
Смотрю мои.
- Ну, конечно. Не Митька же.
- Это, знаете ли, грязные политические технологии. Я от лица избирательной комиссии выношу вам предупреждение. Если будете вешать такие листовки, снимем с выборов.
Я тогда написал другие: «Антонина сказала, что нельзя писать, что Митька – пидор. Один хуй, голосуйте за меня!».
Потом еще набрал самогона и по домам пошел. Приду, накачу с хозяином стакан и агитирую:
- Митьке нельзя в председатели. Он ведь пидор.
- Это как?
- А он по детству козла хотел в жопу трахнуть?
- Да ну?
- Вот те крест! Заметь, не козу! Козла!
- Вот ведь пидор.
- А то, - говорил я и шел к другому дому.
Ко дню выборов, чувствую, народ меня поддерживает. Мужики подходят, по плечу хлопают:
- Пидоров к власти не пустим! Мы за тебя.
Я довольный хожу. Даже в магазине уже костюм приглядел, на вид очень председательский, в полосочку мелкую и с внутренним карманом – ручку положить там, еще чего. Блокнот опять же.
Но, Митька, хитрожопый оказался. В день выборов встал перед дверьми школы, где урна для голосования стояла, и со всеми приходящими такой диалог имел:
- Я пидор?
- А то, - отвечали ему.
- Эх, - горестно вздыхал он, - Ну, что поделаешь, ставь тогда напротив моей фамилии галочку, что я пидор.
Так вот и получилось, что за него вся деревня проголосовала. Он потом пьяный две недели ходил – победу праздновал. Костюм я себе все же купил, в полосочку мелкую и с внутренним карманом – пузырь в него само то входит. А Митьке пиздюлей дал за грязный политический ход.

Current music: Джан Ку - Плебей

КОНФУЗ

В доме не топлено. На столе стоит миска с квашеной капустой, грязные кружки и валяются надкусанные куски черствого хлеба. Семен скинул телогрейку и устало опустился на стул. Он подхватил с миски немного капусты и закинул в рот. В воздухе висел тяжелый запах самогона, поэтому Семен бегло посмотрел по кружкам, в одной из них немного оставалось мутноватой жидкости. Он выдохнул шумно в сторону, выпил, крякнул:
- Едрить.
Сквозь загаженное мухами стекло было видно, как тощая сука на цепи подошла к своей миске и печальными глазами оглядела ее девственную чистоту.
Семен еще раз посмотрел по кружкам, потом заглянул под стол – там были только пустые бутылки. Он встал и прошел в комнату – сумеречный полумрак выгодно скрывал ее убожество.
- Нюрка - блядина. Ты где?
- М-м-м, - отозвалось с кровать.
Семен включил свет. Тусклая лампочка высветила Нюрку. Та стояла на коленях у кровати, завалившись лицом в сбитые комком простыни. Юбка была задрана, трусы спущены до колен. На заднице засохла чья-то сперма.
Семен сплюнул на пол со злостью, потом вышел во двор. Тяжелое похмелье, злость, усталость били ему в голову. Он сорвал бельевую веревку, скинув, висевшие на ней одинокие семейники, на землю, и начал делать петлю:
- Повешу, суку!
Руки не слушались его, он путался в веревке. За этим я его и застал.
- Семен ты чего?
- Нюрка, сука, совсем оборзела. Повешу.
- А, ясно. А дома чего веревки нету? Хули ты мою оборвал.
- Каку-таку твою?
- Ну, это же мой двор. Веревка моя. Вон и труселя мои на ней висели.
Семен прищурился и огляделся:
- Да ну нахуй. Ну-ка пойдем, - и он, ухватив меня за рукав, потащил прямо в дом. Через темные сени, через кухоньку, прямо в комнату:
- Это Нюрка? – указал он на задницу пальцем.
- Нет.
- Точно?
- Отвечаю, - возмутился я.
- Очень на Нюрку похожа, - упрямствовал тот.
- Когда они так стоят, то все на одно лицо, - опровергал я.
- А это кто?
Я почесал затылок:
- Черт ее знает. Чего-то не помню. Пили вроде вместе. Я вот еще за пузырем ходил.
Тут настала очередь Семена затылок чесать:
- Это что же я не к себе домой ввалился?
- Ну.
- Это твой дом?
- Ну.
- Ебануться.
- Не говори.
- А ведь чуть на веревке не вздернул, упаси Господи. Вот конфуз.
- Самый настоящий конфуз, Семен. Ебануться можно, какой конфуз.
- Мне бы выпить, - тонко намекнул Семен, - Так оконфузился, что упаси.
- Пройдем, - и галантно пригласил его жестом пройти на кухню.
Мы выпили с ним по первой. Семен взъерошил пятерней волосы:
- Вот это да. Завтра мужикам расскажу – то-то охереют. Вот это фокус. Хохма, каких давно не видывал. Наливай еще.
И мы опять залились. Семен захихикал:
- Прикинь, ты домой приходишь, а тут баба на веревке.
Я налил еще по кружке.
- А я захожу, а там жопа. Ну, Нюрка один в один. Думаю, вот ведь блядина. Повесить хотел. Ну, чего пузырь греешь – лей еще. За такой конфуз и выпить не грех.
Я наливал, Семен хмелел, на улице темнело.
Семен запрокинул еще кружку, откинув далеко назад голову, и завалился на спину, загремев упавшей табуреткой, да так и уснул на полу. Я подстелил ему телогрейку под голову. Глянь со стороны, ну мать Тереза или кто там еще.
Потом я прошел в спальню и зашептал:
- Нюрка! Нюрка, драная корова.
- М-м-м.
- Ну, я пошел.
- М-м-м.
Свежий, холодный воздух отрезвлял. В небе зарождался месяц, где-то выла собака. Дома меня ждала еще бутылка самогона и я был преисполнен тихой священной радости.

Current music: Джан Ку - Плебей