Бывает смерть проходит мимо. Проталкивается сквозь толпу зевак, отстраняет суетящихся врачей, опускается на колени. Улыбается чуть печально, хмурит ли брови, просит расписаться или просто закрывает глаза, – не видал, врать не буду. Затем встает, расправляет юбки и уходит, сухо и по-деловому: в конце концов, надо полагать, у нее еще где-нибудь назначена встреча. Остается обычный гул города: проносящиеся мимо машины, судорожно оправдывающийся в миг протрезвевший водитель, слушающий его милиционер, с усталым и отчего-то очень добрым лицом, разводящие руками санитары, да чей-то жалобный восклик в толпе: «Жалко-то как, совсем ведь еще молодая». Но дама в черном не знает жалости, ровно как не различает, старости или молодости, богатства или бедности, мудрости или глупости, она просто приходит и предъявляет счет. Иногда чужой. Потому что справедливость, в общем-то, тоже не по ее части.
Бывает мы проходим мимо смерти. Мимо увешанных венками оград, каменных крестов, надгробий, высохших цветов. Я, к примеру, дорогой дневник, не люблю кладбища. Оттого ли, что чувствую себя не к месту среди всей этой скорби и траура, или от того, что, то и дело, среди аккуратных оград вижу высокую, закутанную в черную шаль, фигуру. Иногда она просто стоит, обхватив руками плечи, иногда меняет цветы, сметает песок с мраморных бортиков, - впрочем, ей подобные вольности позволительны: всех этих людей она когда-то знала…, пусть и не слишком продолжительное время. Как бы то ни было, все это мало способствует сохранению душевного равновесия, - и в этом я не претендую на оригинальность. В конце концов, кладбища посещают не из любви, а из чувства долга или скажем уважения, отдавая дань памяти или просто, потому что иногда случается, так что там оказывается значительно больше хороших людей, чем в окружающей жизни. Хотя, порой нас даже влечет этот нездешний покой, мертвая тишина, строгость линий, да и обаяние дамы в черном вошло в поговорку: у нее десятки имен, сотни лиц, ворох платьев и можно выдумать тысячу причин, что бы назначить ей свидание, - она исцеляет страдания и избавляет от сомнений. Но сегодня, дорогой дневник, я увидел другой взгляд на вещи. Когда мы уже возвращались, я поймал его совершенно случайно, - в нем плескался ужас. Дети, пожалуй, единственные, кто по настоящему боится смерти. Для них не еще существует рая или ада, просто потому, что грех и праведность представляется им весьма расплывчатым понятием. Они не способны заметить даму в черном, за мрачными лицами, заплаканными глазами, сложенными на груди восковыми руками. Когда я проходил мимо парнишка готов был расплакаться, и вовсе не потому, что покойный приходился ему каким-то там родственником. Бывает, дорогой дневник, что смерть идет навстречу, и ты просто не в силах оторвать взгляд.
Я подумал, было, что хорошо бы сказать ему, что смерти нет. Что, несмотря на всю ее пунктуальность, даме в черном вечно не везет со свиданиями. Всякий раз, когда она является на назначенную встречу там уже никого нет..., но тут шум города снова подхватил меня и сбил с мысли.

Current music: Lacrimosa - Der Letzte Hilfeschrei

Вообще-то говоря, дорогой дневник, грядущую весну я ожидаю с тихим ужасом. В самых мрачных ночных кошмарах мне снится, как под укрытыми снегом газонами ворочается и скребется молодая травяная поросль. Каждое утро я с трепетом выглядываю в окно и, внутренне сжавшись, выискиваю следы того, что ей все-таки удалось выбраться наружу. С замиранием слежу я за прогнозами погоды, тщетно надеясь услышать, если уж не о начале нового ледникового периода, но хотя бы о наступающем фронте циклонов, внезапных падениях температуры, оттягивающих наступление весны еще хоть на чуть-чуть. А ведь в начале это казалось не такой уж плохой идеей. Никогда не любил зиму, а потому всякого рода активность в этот период я стремился сводить к простому минимуму, - сходить на кухню, заварить еще чаю. Зимой вытащить меня из кресла – вещь совершенно невозможная, как чуждая законам логики, действующим в этой Вселенной. Зимой родная alma mater видит меня лишь тогда, когда сердобольные преподаватели начинают интересоваться состоянием моего здоровья, намекая на то, что сессия коротка, но ради удовольствия общения с умным человеком ее можно и продлить… если что. Зимой, на любые безумные задумки, авантюры и просто предложения, связанные с перемещением в пространстве, я отвечаю односложно. Нет, дорогой дневник, не «подите к черту»…, хотя, право слово, лучше бы я отвечал именно так. НО. Не желая окончательно отказываться от тех или иных, в других условиях, заманчивых начинаний, да и просто не желая прослыть грубияном, я сообщал всем и каждому, что едва только солнце перестанет болтаться в небе бессмысленным фонарем, снег стает, на газонах взойдет первая травка, а воздух станет пьяным-пьяным, как я тут же буду всецело в их распоряжении. Ты понимаешь к чему я веду, верно, дорогой дневник? Так вот, некие тревожные тенденции стали заметны еще в конце февраля, когда некоторые люди стали вдруг делать мне малопонятные намеки, многозначительно поднимать бровь, и чуть ли не подмигивать, ожидая, видимо, от меня как ответных действий. И чем дальше, тем хуже! В последнее время ситуация разрослась просто до невообразимых, просто катастрофических масштабов – быть такого не может, что бы я столько всего наобещал! За кого они меня принимают?! *хватается за голову* Лишь одно пока еще спасает меня – то что травы этой чертовой пока еще не видно…

*ушел биться головой об стенку*

Current music: Король и Шут – Прыгну со скалы
Current mood: …о, моя большая, обитая войлоком стена…

Притча - и притча; отчего бы не процитировать?

"Несколько дней кряду Му Да был печален, и Учитель спросил его о причинах.
- Старший сын моих соседей почтителен и трудолюбив, - сказал Му Да, - Родители нарадоваться на него не могут. Но на прошлой седмице я встретил его в лесу: он воткнул в землю черпак для очистки отхожих мест и воздавал ему почести, будто это поминальная табличка в храме предков. Я хотел отобрать у него черпак, но мальчик стал визжать, царапаться и кусаться, а когда я отступил, поведал, что черпак – это подпорка Неба и если она упадет, то Небо опрокинется. И я подумал: не таковы ли и мы все?
- Му Да познал половину истины, - сказал Учитель. – Пусть познает и другую половину: у каждого человека внутри свое Небо, и у каждого такого Неба – своя подпорка. Благородный муж бережет чужие подпорки, какими бы странными они ему не казались, потому что любой в ком опрокинулось Небо, становиться нечеловеколюбив и перестает понимать справедливость.
- А встречаются ли люди, у которых подпорка их Неба состоит в том, чтобы ломать чужие подпорки? - спросил Му Да.
Учитель вздохнул и отвернулся".

Конфуций. «Лунь юй», глава 22 «Шао Мао»

Давно я дорогой дневник, не покупал книжек. Нет, вычитать вечерком книжку я себе позволяю. И это, обрати внимание, несмотря на то что место настольной литературы последнее время прочно оккупировали толстенная «Стратегия социологического исследования» Ядова и тоненькая, но значительно более мозгодробительная методичка по нечисловому анализу, причем обе ну просто невероятны настырны, поскольку чуть ли не каждый преподаватель нет-нет, а отсылает нас припасть с пылкими лобзаниями к тем или иным параграфам и главам. Так вот несмотря на это я еще успеваю выцыганить у Твена номерок другой «Если», умыкнуть втихомолку Саймака или там Акунина какого. И вроде как, никого дискомфорта до сегодняшнего дня я, поэтому поводу, не ощущал. А тут вдруг как потянуло. Еще на первой паре ушами души моей я услыхал пока далекий, но настойчивый голос. О, дорогой дневник, он шептал, он манил, он буквально соблазнял. Это было что-то вроде: «о, проведи же пальцем по нашим корешкам, прикоснись к переплету, разве может быть наслаждение слаще хрусткого шелеста переворачиваемой страницы. Так поставь, поставь же нас себе на полку и тебе никогда не придется расставаться с нами». А стоило мне закрыть глаза и очам души моей представало видение тянущихся в бесконечность книжных полок, каковое (видение то есть) мгновенно инициировало рефлекс собаки Павлова. Я стоически боролся с искусом: убеждал, что до прилично книжного ехать не удобно, укорял, что в кармане у меня Последняя-Сотня-До-Стипендии, что Саймак еще не прочитан и до половины, но доводы рассудка становились почему-то все менее и менее убедительными и в конце концов, мне удалось с собой договориться. Плюнув на привычный маршрут, я сел на трамвай, сделал крюк и минут через сорок был на Семеновской. Где видения облеклись… впрочем не столько плотью сколько различными сортами бумаги, картона, а местами и ткани. В голове моей помутилось, потому как глаза слегка ошалев попытались разбежаться в разные стороны и несколько минут я просто стоял и хватал ртом воздух насыщенный типографскими запахами краски, клея и свежей бумаги. Это было предвкушение, - я узнал его! Часа через полтора я бы первым подписался что жадность – это стрАшный порок, и хорошо, что у меня и впрямь с собой была только сотня с мелочью. К кассе я шел еще часа через полтора, выжитый и обессилевший сложнейшей системой выборов, с устроившимися на руках двумя упитанными книжками, благодушно шепчущих на ушко всякие глупости… И должно быть улыбался. *пожимает плечами* Почему нет?
И вот стоят они теперь у меня на полочке, тускло поблескивают глянцевыми корешками в свете лампы, и я прямо отсюда ощущаю, как греют мне душу.


Состояние: у меня кошка давеча слопала в тихаря упаковку сметаны. Нет, не лопнула. Сидит сейчас на подоконнике, обернув хвост вокруг лап, и смотрит, чуть щурясь, на меня. Мы друг дружку прекрасно понимаем

Ну и что с того – время все равно страшный наркотик. Иногда кожей чувствуешь, как оно струится с тихим песочным ш-ш-шорохом, царапается каждой секундой. А порой просыпаешься и не помнишь какой вчера был день. Не уверен даже было ли это вчера…, или позавчера. Оглядываешься, пытаешься нащупать что-нибудь, а там пусто. Дырка, дыра, дырища. Что-то прохудилось, - бывает. Было время, а будто бы и не было. И все равно к нему привыкаешь, и чем дальше тем больше. Вначале смотришь, как зима за окном превращается в осень; затем – как день тяжелеет, наливается тенями, солнце заваливается набок и поднимается уже немощным бельмом. Затем начинаешь следить за стрелками часов, как они прыгают с цифры на цифры, а ты пытаешься угнаться за ними.
Стоит один раз втянуться – и все: деньги, поделенные на время, становятся зарплатой, любовь – романом, жизнь – мигом. Ну да, дорогой дневник, тем самым – между прошлым и будущим. И, вот когда понимаешь, что за этим мигом не угнаться, начинается ломка: остается только смотреть, как он убегает вслед за секундной стрелкой, увеличивая разрыв, в который проваливаются отстрелянные деления, и ждать нового оборота.

*изловчившись прыгает*

Current music: Vicious Crusade - Vicious Circle
Current mood: Остановите время я сойду…