...его кто послушал...?

Иной раз чесслово, дорогой дневник, нет-нет, а и мелькает этакая мысль, что хорош б было бы взять всех этих поэтов-прозаиков, вместе со всякими музыкантишками-певунами, да и, повязав предварительно каждому по кирпичу на шею, потопить, сердешных, где-нибудь в водах Атлантического океана. Хотя теперь то чего – поздняк метаться – раньше думать надо было. Вот они обвиняют Ньютона в том, что он де разрушил романтику радуги своей непотребной призмой, а сами-то!? Сами!? Ну, кто спрашивается, просил их раскладывать любовь по нотам, строкам и слогам, обрывать цветы чувств, что бы затем с каким-то детским самолюбованием раздаривать получившиеся букеты на потеху публики. Иными словами чувствуешь себя до ужаса пошлым, то и дело обнаруживая, что некто наделенный вдохновением и талантом, порывшись в твоем сердце, извлек на свет божий, твои казалось бы сокровенные переживания и даже наложил на музыку, подобрал рифмы и накатал еще лет триста назад роман-эпопею. Неудивительно, дорогой дневник, что никто не верит в любовь. Скажи-ка, как можно верить в то, что выпотрошили, препарировали и распихали по склянкам для наглядности. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: тут у нас печень, тут селезенка… тьфу, анафема…! Такое ощущение, словно бы однажды выбравшись на свою любимую, укромную поляну, обнаруживаешь там орды праздно шатающихся туристов с фотоаппаратами, пивом и поп корном, потому что какой-то умелец взял да и опубликовал карту в туристическом альманахе, сопроводив восторженными комментариями.
Одно радует, однажды какой-нибудь юнец, выполняя дурацкое домашнее задание, найдет иссушенный, потрескавшийся лепесток, позабытый между пожелтевшими страницами, или производя ежевесеннюю уборку, выкинет в мусорный бачок пару царапанных винилок, даже и не подозревая, что теперь у него быть может появиться шанс наслаждаться собственными неразбавленными чувствами. Иными словами говоря, увидев радугу он с чистой совестью разинет рот от искреннего изумления и преисполниться восторга, а не скорчит презрительную и циничную гримасу при виде этого нелепого оптического обмана.
Теперь самое главное держать его подальше от карандашей, ручек, писчей бумаги и музыкальных инструментов…

Current music: Чайф – Я рисую
Current mood: …может просто я дурак…, а что – это многое бы объясняло…

Дело было так: еду я значить в трамвае, размышляю о своем, вяло прислушиваясь, как бойкая старушка, в выцветшем демисезонном пальто, в весьма образных и эмоциональных выражениях, которые, тем не менее, вам вряд ли придет в голову использовать в парламентских дебатах, чихвостит современную молодежь, представитель которой нагло оккупировал, заслуженное белыми сединами и выслугой лет, сидячее место. Меня лично, дорогой дневник, всегда восхищало умение оправдывать и прикрывать собственное хамство, хамством чужим. Это так..., так умильно. Общественный транспорт тем и хорош, что, будучи со всех сторон окруженным людьми можешь непосредственно окунуться в бурные воды межличностных отношений. Куча народу, запертая в тесном металлическом ящике, вынужденная терпеть присутствие себе подобных, обуреваемая тысячей страстей, терзаемая миллионом проблем, и раздираемая поистине бесчисленным множеством противоречий о том кому, где какое место и как до этого место следует добираться. И вот вообрази себе, дорогой дневник, стоят все эти люди – простые рабочие, офисные служащие, почтенные матроны, заслуженные пенсионеры и прочие представители социальных групп, – трясет их, швыряет из стороны в сторону, дети дома не кормлены, а подлюка сосед на ногу наступил и не сходит, - и тут чей-то не твердо стоящий на ногах голос (не спрашивай, дорогой дневник, не знаю как ему удалось добиться такого эффекта) произносит: «Уважаемые пассажиры, простите за беспокойство, трамвай захвачен …ик… террористами… Едем в Питер…». А за ним уже другой голос, судя по тембру стоящий на ногах чуть более увереннее, чем первый, полный задора и оптимизма, откуда-то с уровня пояса, одобряюще кричит: «Шеф! Жми в Питер!». А потом, помедлив, чуть недоуменно спрашивает у первого: «Серега, а почему в Питер?» и тот с искренней, неподдельной и проникновенной тоской отвечает ему: «Понимаешь, мне 23 года, а я ни разу не был в Питере». Однако возможность ехать в Питер почему-то не получила никакого отклика в массах. Я оглянулся на своих соседей. Солидный мужчина, с солидной проседью в волосах, в не менее солидном костюме, таким же галстуком и шикарном кожаным портфелем – материальным воплощение самой солидности – сквозь зубы (отчего действие показалось значимым и солидным) сплюнул: «$%*@#я, дожили», выражая таким образ, очевидно, свою обиду за родную державу. А полная дама рядом со мной, с высокомерным презрением скорчила все три свои подбородка в гримасе и уставилась в одну точку, где-то на замызганной стене вагона, словно бы она, эта точка, была среди нас единственной вменяемой частью мира. Подобная гримаса призвана, как правило, скрыть бессильное злобствование надевшего ее, от того что он угодил в какую-нибудь глупую ситуацию, ибо он искренне убежден, что глупые ситуации – это нечто, что происходит и должно происходить исключительно с другими. Таких людей следует избегать любыми способами потому что, попав в dermo, - простите мой клатчский, - они запросто потянут вас за собой, но вовсе не потому, что выбираться из него в компании веселее и проще, а потому что на вашем фоне можно выглядеть лучше, чем есть на самом деле. И чем дольше я озирался вокруг, тем больше подобных гримас смотрела на меня с человеческих лиц. Признаюсь тебе как на духу, дорогой дневник, что мне стало не по себе – ехать в Питер с подобными людьми, удовольствие маленькое…
«А я не поеду с вами в Питер,» - прервал мои размышление третий, до того молчавший, голос, уже видно успевший ухватиться за поручни и то же оглядеться вокруг. «Почему?» - спрашивает у него первый, обижено и грозно, словно капитан, приметивший в команде зачатки бунта и дающий понять, что не потерпит на борту всяких глупостей. «Во-первых, - начинает объяснять тот, - здесь нет спальных мест. Во-вторых, эти люди не хотят ехать в Питер. Они хотят ехать на работу, которая их достала, на рынок, домой, в конце концов…». «Зачем?» - перебивает его капитан. «Не знаю. Думаю, они и сами то этого не знают…, - он замолкает, словно бы вспоминая, о чем это они говорили, - А, вот! И в-третьих, - это трамвай!». «Как трамвай?» - встревожено спрашивает вдруг позабытый второй голос, который отдавал распоряжения водителю, - точно трамвай… $%*@#я, мужики мы не туда сели, выходим!!!». Какое-то время воцаряется тишина, нарушаемая возгласами «ой-простите-это-ваша-нога», «извините-вы-сейчас-не-сходите» и возней в переднем конце вагона. Наконец трамвай замедляет свой ретивый бег (давно хотел употребить этот оборот). Двери открываются. «Ладно граждане, Питер отменяется! Извините за неаккуратность – это наш первый террористический акт» - прощается с нами человек, так и не попавший в свой Питер. Двери закрываются. Мы едим дальше.

Current music: Машина Времени - Вагонные споры

Вот так и становятся тихими, безобидными шизофрениками *многозначительно поднимает вверх палец* когда все о-о-одно к одному, и уже совершенно не удивляешься всяческим творящимся вокруг нелепицам или невообразимых совпадениям. Гомеостатическое Мироздание шутки шутит, а потом все плюют через левое плечо и стучат по голове товарища при виде черных котов, священников с пустыми ведрами, и даже поговаривают о том, как видели давеча Марьиванну, и она де летала на метле, показывала рукой неприличные жесты, и лицо у нее было т-А-а-а-кое, наираспутнейшее. Однако, несмотря на всю нелепость, абсурдность и кажущуюся невероятность подобные совпадения, что не говори, дорогой дневник, придают жизни особенный вкус, внушая уверенность в том, что уж наверняка кто-то тАм, наблюдая за происходящим, надрывается со смеху.
Началось все с того, что, проснувшись на рассвете, я взмолился о чуде. О каком-нибудь не претенциозном, личном чуде, которое доказало бы мне, что я еще живу, а не превращаю жизнь в обрывки одинаковых воспоминаний. Кроме того, я добавил, что неплохо было бы сделать так, чтобы мне не пришлось вставать не свет, не заря, я бы успел к первой половине пары, а так же, чтобы с зам. декана приключилась какая-нибудь справедливость…, но это уже опционально. Затем, я приготовил кофе, рассчитав, что если мои пожелания кто-нибудь все-таки примет к сведению, то десять-пятнадцать минут, вряд ли ему сильно помешают, а если нет, то и мне погоды не сделают. Безнадежно опаздывая я вышел в холодное, серое осеннее утро и направился к остановке. И тут подходит ко мне этакая старушка – божий одуванчик, и говорит мол не поможет ли молодой человек перебраться ей через дорогу. Я чуть не обомлел, про то как переводить старушек я читал только в книжка, да и то считал это художественным вымыслом автора, который должен был передать читателю какую-то сакральную идею, но тут же наверстал упущенное ибо сердце мое екнуло, когда на середине дороги мимо нас невозмутимо прокатил мой автобус увозя с собой всякую надежду успеть в родную alma mater. Клянусь тебе, дорогой дневник, если бы не старушка я бы погрозил небу кулаком и сказал бы что-нибудь богохульственное.
Но видимо тот, кто сегодня занимался приемом молитв у населения был ко мне благосклонен. Ты думаешь, дорогой дневник, свершилось чудо и я успел? Ни чуть – я опоздал на двадцать минут, НО чудо таки имело место быть: наш преподаватель изволил застрять в пробке, о чем и известил нас минут десять спустя после моего прихода. У того парня, наверху, оказалось извращенное чувство юмора. И, кроме того, он видимо решил отточить его, и нашел для этого подходящий объект. Меня.
После треклятых семинаров мне предстояло, вместо того чтобы отправиться домой, изрядно помотаться по корпусам родного института, которые отдалены друг от друга на значительное расстояние. Метро единственная разумная артерия связывающая их между собой. И все бы ничего, но я отродясь не пользовался транспортной картой и предстоящий вояж должен был изрядно потрепать мою платежеспособность. Но делать нечего, я спустился в подземку и пристроился к кассам. Очередь была чудовищна длинна, и я коротал время невеселыми размышлениями о том, как пустынен и одинок станет мой кошелек, когда я расстанусь с теми пятидесятью рублями которым вот-вот грозит участь пойти по статье «транспортные расходы». И тут ложиться мне на плечо рука и голос над ухом говорит мне: «Сеньор, я вижу, вы настоящий кабальеро, но, видимо, находитесь в затруднительном положение, поэтому, если вы не сочтете за оскорбление, вот вам моя карточка, на ней должно быть осталось еще поездок пяток…». Ну ладно, ладно положим, я слегка привираю, но признаюсь тебе, дорогой дневник, в тот момент мне показалось, что кто-то довольно хихикнул и я явственно почувствовал как ощущение той обыденной реальности с хмурыми, замызганными подъездами, мусором по углам, вечной суеты и толкотни, брани и тычков в спину, уходит у меня из-под ног. Мы с чувством пожали друг другу руки.
(Между прочим, это уже третий подобный случай.)
Затем я встретил Лайшалас. Вернее это она меня встретила, узнала и любезно, потом сообщила об этом. Вот тут-то в душу мне и закрались смутные сомнения. Уж слишком много непредсказуемых совпадений на один день (было еще несколько незначительных фактов, которые не стоят того чтобы упоминать о них здесь, и которые сами по себе ничего не значили, но…). Я осторожно огляделся уже подспудно ожидая, что кто-нибудь или что-нибудь совершенно неожиданно выскочит на меня – это бы ничуть меня не удивило, ей-ей. Однако все было спокойно. Впрочем, что-нибудь и впрямь выскочило – из туннеля с грохотом обрушился на платформу прибывший поезд, и я поспешил шмыгнуть в него, уверенный тем не менее, что это еще не конец.
И я был прав.
Первым мне встретился мой бывший босс («Адьес, шеф! Как ваше ничего? Да вот, грызем себе потихоньку гранит науки!». Неопределенно пожимаю плечами. Улыбаюсь.)
After that был преподаватель по-английскому, восхитительный человек с русским именем, русской фамилией, и, даже, русским отчеством, объясняющийся по-русски с бОльшим трудом, помогая себе при этом руками и печально вопрошая у собеседника: «do you understand?». Виделись с ним час назад на другом конце города. («Good day, sir! Glad to see you again!». Произвожу рукой жест, будто бы приподнимаю шляпу. Улыбаюсь.)
А затем девушка в бухгалтерии пролила на себя кофе («Осторожно, деву!…шка…». Привстаю с кресла.), отчего я был вынужден просидеть в приемной лишние 18 минут и что-то около 43 секунд, чего аккурат хватило, что бы выходя из здания университета, естественно улыбаясь и насвистывая фривольный мотивчик, столкнуться с одним человек, с которым мы еще на первом курсе, mon dios, играли в КВН, до часу ночи делали стенгазету, застревали в лифте, ей-ей *роняет скупую ностальгическую слезу* У меня тотчас выпытали мой новый номер телефона, заставили записать свой, спросили, «чего это я идиотски улыбаюсь: просто рад ее видеть или не успел увернуться от упавшего с крыши кирпича» и сообщили кучу милой бесполезной информации. И все это, дорогой дневник, за пять минут. «Восхитительно,» - промолвил я на прощание, и отправился дальше. Всему произошедшему я не удивился ни в малейшей степени. Ну ни на грамм. Чтоб мне больше не сказать ни единого матерного словечка, ей-ей.

Музыка: Крыс – Соло саламандры


ftp://ftp.stockmail.ru/pub/Fangorn/...is2/track08.mp3
собственно песенка в мр3 варианте. весит 3,51 мб

…спасибо Бонни, за те несколько непередаваемых минут, которые я пережил в полной мере осознав, почему буквально толпы народу пялятся на меня, осуждающе качают головой, провожают удивленным взглядом или тщетно пытаются скрыть наползающую на уста ухмылку. Спасибо тебе, Бонни ))

Maggie, Искусительница, проФЕССионал,

u r welcome

…в которой, как у Гомера, Овидия, Кретьена де Труа, Вольфрама фон Эшенбаха, Данте и старика Шекспира, речь главным образом пойдет о любви…


…осенняя пора…
Сегодня хочется развалясь в кресле, прихлебывать вино и жаловаться бумаге на то, как приторно сладок вкус осени, когда серый дождливый полдень, уступает место тоскливой вечерней мгле. Тошнотворно-сладковатый запах разложения имеют осенние дни, с привкусом прелых листьев и ржавчины. Время тусклых красок, серых будней, бесцветной мороси, одиночества, холода, пустоты, пышного умирания и корчащихся в немой мольбе облезлых веток, протянутых к равнодушному небу, – не подходящее время одним словом. Нет в ней никакого очарованья! Врал все поэт! Врал!
И зачем, зачем же я знаю, что поэты не лгут!?
Это сердце лжет…, поэты – никогда.

Воистину, если боги решают над кем-то позабавиться, они отнимают у него разум… и открывают глаза.

Я узнал тебя. Извини, не мог не узнать. В приступе ребячества и упоения собственной хитроумностью, я создавал себе Богиню, – чертил в воображении овал лица, блеск глаз, лукавый изгиб губ, – а, оказалось, создал тебя. А ведь мне нравилась эта игра: нравилось смотреть в твои глаза на чужом лице, на чужых губах видеть твою улыбку, слышать твои слова, сказанные чужым голосом, ощущать твои прикосновения чужих рук. Вообрази себе, я даже привык, и не жаждал большего: я смиренно, почтительно и благодарно принимал дары и милости, с лихвой возвращал их обратно. Это было легко и не обременительно. Мог ли я полагать, что однажды все перемениться.

Знаешь, когда-то я считал любовь забавной выдумкой, из тех, что рассказывают в дороге утомленные скукой и бездельем путники, чтобы скоротать время. Одной из тех историй, у которых много свидетелей и пострадавших, но ни одного участника. Я сам, иной раз, мог рассказать что-нибудь подобное, хоть и без обычных в таких случаях элементов драмы, осколков печали, ненависти или злобы. С легкой, ироничной улыбкой, будто бы рассказывал не о себе, а о некоем лирическом герое – молодом, слегка наивном, непозволительно романтичном, - перипетии судьбы которого, отнюдь не тянут на то, чтобы какой-нибудь гений посвятил им пару строчек, обливаясь слезами умиления. Мои истории, как и подавляющее большинство, им подобных были полны дешевыми признаниями на помятых тетрадных листах, надписями в обшарпанных подъездах, разговорах при луне и etc., etc. Впрочем, доводилось мне слышать и такие, которые изобиловали блеском витрин, слепящим светом фар, позолотой, обитых бархатом кресел или на худой конец пышными розовыми букетами в ярких обертках. Но отличались они лишь исключительно табличками на заднем плане, милостиво уведомлявшими зрителя, где происходит действо, превратившееся в набор ритуалов и устных формул. В конце концов, мне наскучило рассказывать, а потом и слушать их, и я стал безмолвным наблюдателем со скучающей, чуть ироничной улыбкой на губах. Так почему же сегодня ужас и отчаяние охватывают меня при всякой мысли, что и теперь я останусь лишь очевидцем?

Неподходящее время, неподходящее место, неподходящие слова, неподходящая, хромая судьба – воистину фатальное сочетание. В другой раз я, быть может, даже и предался бы сопутствующим им горько сладким переживаниям и томлениям, но не сегодня. Пусть все идет не так и пусть все не так просто как могло бы быть, но тем лучше: в конце концов, самые хорошие истории – это длинные истории, медленные сказки, которые неторопливо разворачивают нить повествования во всей ее прихотливости и красоте и длятся и длятся и длятся... По-другому и быть не должно.

Current music: Nightwish - Dead Boy's Poem

Born from silence, silence full of it
A perfect concert my best friend
So much to live for, so much to die for
If only my heart had a home
Sing what you can’t say
Forget what you can’t play
Hasten to drown into beautiful eyes
Walk within my poetry, this dying music
My lovelatter to nobody
Never sigh for better world
It’s already composed, play & told
Every thought the music I write
Everything a wish for the night
Wrote for the eclipse, wrote for the virgin
Died for the beauty the one in the garden
Created a kingdom, reached for the wisdom
Failed in becoming a god
“If you read this line remember not the hand
That wrote it. Remember only the verse,
Songmaker’s cry, the one without tears. For I’ve
Given this it’s strength & it has become my
Only strength. Comforting home, mothers lap,
Chance for immortality. Where being wanted
Become a thrill I never knew. The sweet piano
Writing down my life.”
“Teach me passion for I fear it’s gone. Show me
Love, hold the lorn. So much more I wanted to
Give to the ones who love me. I’m sorry. Time
Will tell (this bitter farewell). I live no more
To shame nor me nor you. And you…. I wish I
Didn’t feel for you anymore….”
A lonely soul… An ocean soul….

Current mood: …прошу вас только не молчите, я так устал от этой тишины…