И тогда образ родного сердцу Подмосковья перещелкнулся на далекий Партенит. Не прошло и каких-то несколько месяцев, как я стояла в легкой тунике цвета экрю на камушках под Аю-Даг горой, об мои ноги терлись жемчужные волны-барашки черного моря, а на холсте начинали всходить первые робкие ростки моего будущего шедевра. Справа морская пучина, слева санаторский парк и набережная, манящие необузданностью красок, посередине я - взмокшая от жарких всплесков солнечной и творческой активности. Кроме жары, восторженно уплетать глазами местный колорит мне мешали чайки-хохотуньи, отрыгиваясь на полотно неприятным послевкусием в виде белых клякс - в прямом и переносном смысле. Одна особо раздухорившаяся чайка метко отбомбилась на мольберт дорожкой помета под довольное уханье ее сородичей. Всё указывало на то, что хохотуньи нагло и неприкрыто глумились над моим творчеством. (Это вам не наш легко ранимый соловушка). Но меня не так-то просто сбить с толку. Я успокоила себя тем, что, в конце концов, пресловутое художественное сходство не так уж важно. Главное это полет кисти на холсте, главное, чтобы ленточку на шляпе трепал морской бриз, а «берлинская лазурь» плавилась на солнце и слепила своим буйством глаза, отражая крымское небо….Ну как-то так, примерно…Вы уже поняли, что я натура романтическая и, если что задумаю, меня гаражом не убьешь.

И вот когда муки творчества достигли своего апогея, на пляж откуда ни возьмись выскочила совершенно сумасшедшая компания: дядька с обезьянкой-игрункой на поводке и 5 тетенек - с кроликом, игуаной, маленьким крокодильчиком, удавом и огромным попугаем. Прямо из песенки выпрыгнули: "Вот, компания какая". И принялись разводить народ на предмет фотографирования. Со всего пляжа стали подтягиваться дети и тянуть руки к экзотическим животным. Ох, если бы видели глаза того кролика: казалось, что он готов хоть сейчас пустить себя в расход на кроличью шапку, лишь бы не мочалиться весь день под мышкой потной хозяйки.
Творческий зуд накрыл меня с новой силой: кролик быстро лег на бумагу под карандаш. Следом легли игуана и попугай. Обезьянка, быстро перемещающаяся с плеча на плечо хозяина, никак не хотела улечься рядом. Неожиданно она резко дернулась и, сорвавшись с поводка, метнулась по головам отдыхающих на свою псевдоисторическую родину – крымский кипарис. Санаторские дамы дико завизжали и повскакивали со своих належанных топчанов. По одной из них, в красном купальнике, обезьяна пронеслась, как по грядке, вызвав у женщины нервный припадок, а затем – и обморок.

Хозяин игрунки бежал и орал, как тарзан, пока перед ним не возник кипарис. Штурмовать дерево, видимо, ему помешал солидный возраст. «Зита, мать твою, - гаркнул он, стуча кулаком по стволу, - Иди сюда, зараза такая!» Зараза Зита таращилась из лиственной гущи и издавала победные крики рабыни, сбежавшей на долгожданную свободу. К хозяину присоединилась тетя с кроликом и принялась колошматить по дереву спелым бананом. «Зита, Зитуля, девочка наша, иди кушать бананчик, - голосила она. – Иди кушать, тварь кусачая!» Из-под мышки ее торчала кроличья морда с глазами, выражающими мировую скорбь всех угнетенных животных, и молившими: «Только не купись на эту галимую подставу, подруга!» Сзади заголосил попугай и ожесточенно вздыбил свой хохолок воинственным ирокезом. Назревал бунт.

Народ стал подтягиваться и смыкаться тугим кольцом вокруг дамы в обмороке. Кто-то, не разобравшись в чем дело, пытался ей сделать искусственное дыхание, а потом зачем-то прикрыл ее веселеньким порео с божьими коровками. Из-под кепок, панам и шляпок таращились любопытные глаза. Игрунка, свесившись с нижней ветки, тоже пыталась держать лапу на пульсе. «Иди сюда!» крякнул хозяин и схватил замешкавшееся животное за ногу. Обезьяна дико заверещала. Отдыхающие все разом вздрогнули. Зита лягнула хозяина и, вырвавшись, прыгнула веткой выше. «Ах, ты гнида!» - зашипел он и запустил в нее бананом. Обезьяна цепко перехватила фрукт и принялась его жадно уплетать. «Ах, ты….», - хозяин побагровел и ублажил публику богатыми знаниями в области матерной лексики. «Сам ты, гнида,» - чей-то смачный женский голос перебил нецензурные рулады. – «Животных мучаете! Вот они и бросаются на людей!» Кто-то громко крикнул из толпы: «Женщину загрызли!». А следом: «Вот до чего довели хохлы грёбаные!» Но всех поразила неожиданным умозаключением дама в полосатом порео: «Её грохнула УНА!». В общем, за чистотой эмоционального фона уже никто не следил.

И тут опять случилось нечто совершенно невозможное. Между обезьянкой и ее хозяином произошла очередная ожесточенная стычка, из которой громогласно вопящее животное вышло победителем, а хозяин остался материться у кипариса с расцарапанной рожей. Игрунка Зита, совершив гигантский прыжок с дерева, устремилась к лежакам лечебного санаторского пляжа. Отдыхающие с визгами кинулись врассыпную. Снова не повезло все той же самой даме в божьих коровках и красном купальнике. Обезьяна пронеслась по ней в обратную сторону, как тайфун, унеся с собой зацепившееся за когти легкое порео, и сиганула на крышу-навес. Оттуда она поскакала по навесам, как по кочкам, через весь пляж. Порео с улетевшими на небо божьими коровками развевалось, как знамя свободы. Если бы оставшиеся в неволе игуана, кролик, удав, крокодильчик и попугай умели аплодировать, игрунка Зита сорвала бы бурные овации. Народ выскакивал из-под пляжных укрытий и провожал несущуюся поверху беглянку в порео изумленными глазами. Я потеряла ее из виду в районе пляжного аквапарка. Оттуда долго еще раздавались крики, визги и детский плач.

Самым выдающимся шедевром этой выездной сессии "натурных этюдов" стал не морской или горный пейзаж, как то подразумевалось, а глумливая обезьянья морда в божьих коровках, попугай с воинственным ирокезом и печальные глаза кролика, заляпанные чаячьим говном.


читать подробнее

Крайний справа - мой двоюродный брат, Костя Бекрев, новый клавишник Агаты. Костя, до того как его приметил брат Самойлов, был фронтменом калининградской группы Мир Огня. Надеюсь, что с его приходом в группу Агата перестанет эпигонить с The Сure и восславит себя новыми оригинальными хитами.