Вчера осознал вдруг, что телевизионные антенны-тарелки вызывают у меня чувство омерзения, особенно когда их много на одном фасаде. Они напоминают руки наркоманов, протянутые к очередной дозе.

Current music: Linkin Park - Leave Out All The Rest
Настроение: сонное

Долгое время считал, что попасть в просак (очень serious для меня business) человек может исключительно по своей собственно глупости. Точка зрения весьма распространенная среди «робеспьеров» и проистекает из нашего заносчивого желания сравняться с Брахмой и его всезнающей братией. Тем не менее, если вдуматься, находятся по меньшей мере две другие причины, по которым человек, который все делал правильно, не достигает желаемого результата:

• Отношения с другими людьми в принципе непредсказуемы и неконтроллируемы. Поэтому от них можно и нужно получать сиюминутное удовольствие, но не стоит париться, когда тебя так или иначе предадут. Полагаться на них в серьезных делах (например, женитьбе) нельзя по определению.
  
• Острая нехватка ресурсов, в первую очередь — времени и душевных сил, которые суть одно и то же. Чем старше человек, тем больше становятся его планы — а времени остается столько же. У этого несоответствия есть одно решение — самодисциплина, которой, впрочем, тоже никогда не хватает.

Список, разумеется, не полон. Буду дополнять, если что придет в голову еще…

Current music: Йовин — Корсары
Настроение: Только что проснулся

Её будни никогда не были серыми. Напротив, жизнь в особняке Мастера всегда имела какой-то цвет — были красные дни, когда Мастер был не в духе, и приходилось собирать осколки разбитой аппаратуры, а потом утешать его весь вечер, чтобы он к утру снова мог работать. Были синие — в такие дни по всему особняку стояла тишина, и надо было ходить на цыпочках, чтобы не помешать его работе. Были даже зелёные — когда приходила Галина.

Но серых не было — в её функции не входило скучать и бездельничать. Она была создана для того, чтобы облегчать труд Мастера, делать то, на что у него не оставалось сил. Не пытаясь понять его дела, она прекрасно понимала его самого и восхищалась им. Однажды он попытался рассказать ей, чем он занимается, но в какой-то момент оборвал сам себя:

— Тебе скучно, Галатея? — в его глазах было что-то странное.
— Нет, конечно! — с жаром возразила она. В её функции не входило скучать. А то, что она не понимала ни слова, что он говорил… наверное, в её функции не входило понимание таких вещей. — Это очень интересно, то, что ты рассказываешь!
— Это хорошо, — кивнул Мастер, как будто разом постарев лет на двадцать. — Это хорошо…

Галатее внезапно захотелось прижать его к себе и погладить по голове, как делает мать с ребёнком, ушибшим коленку. Наверное, это тоже входило в её функции… Тогда она впервые заметила, сколько седины в его, казалось, по-молодому вороных волосах.

Они жили вдвоём в огромном особняке Мастера. Мастер обитал в одном флигеле, остальные же комнаты, наверное, уже давно потонули бы в пыли, если бы она не протирала бы их каждые два дня. Мастер вряд ли это замечал, но ей нравилось поддерживать порядок. Ещё Галатея ходила в город за продуктами и в мэрию, когда надо было уладить какие-либо дела. Чиновники сначала смотрели на неё с подозрением, но потом привыкли.

Однажды в особняк пришла гостья. Всё утро Мастер нервно бродил по комнатам, разбрасывал бумаги и курил, так что Галатее приходилось заново прибирать каждую комнату, как в красные дни. Но потом по гравию за окнами прошуршали шины, и Мастер бросился открывать. Как правило, Мастер не встречался ни с кем, поддерживая контакт со своими корреспондентами и коллегами на отдалении, а дверь всем посетителям открывала она.

— Галатея, знакомься, это Галина, — скомандовал Мастер, пропустив в гостиную незнакомую ей женщину. — Моя старая знакомая.
— Очень приятно, — у Галины была тёплая улыбка и тёплые руки.
— Добро пожаловать, — пожатие руки тоже входило в функции принятия желанных гостей, хоть она немного и растерялась.

Галина посмотрела на неё с выражением, которое она не могла понять. В нём было любопытство, доброжелательность и почему-то узнавание. Чем дольше Галатея всматривалась в её лицо, тем более похожей она казалась на неё саму. Но смотреть на себя в зеркало никогда не входило в её функции, она и так знала, как соответствовать представлению Мастера о красивом. Поэтому она отвела взгляд от гостьи и принесла им чаю, тихонько присев на край дивана, чтобы не мешать их разговору.

Галина была разведена и работала в лаборатории одного из коллег Мастера за границей. Они не виделись уже шесть лет, то есть, дольше, чем вся коротенькая жизнь Галатеи. Она звала Мастера «Патриком» — Галатея видела это имя на конвертах, приходящих ему, но никогда не решилась бы так его называть. Через час Галина буквально ухватила Мастера за шиворот и утащила гулять по городу. Галатея осталась в особняке одна и трижды обошла все комнаты с уборкой, пока они не вернулись. Был уже вечер, и Галина осталась ночевать. Ревность не входила в её функции, но всё же Галатея была рада, что она не отказалась от отдельной спальни.

Следующий день был зелёным. Галина совершенно бескорыстно помогала ей работать, и Галатея была вынуждена признать, что у неё это получается намного лучше, чем у неё. Но зависть тоже не входила в её функции, и Галина искренне веселилась, глядя на детское восхищение Галатеи. К концу дня ей казалось, что она понимает гостью даже лучше, чем Мастера, но она упорно гнала эту мысль. Мастер же только улыбался, глядя на них, но она знала, что душа его пела.

Потом Галина уехала, и жизнь в особняке вернулась на круги своя. В основном это были синие дни, изредка — красные, но серыми они не были никогда.

Однажды вечером, возвращаясь с рынка, она заметила трех мужчин, идущих за ней по пятам. Когда вокруг не осталось прохожих, она повернулась и спросила, что им нужно. Но вместо ответа они почему-то попытались её повалить на землю. Когда они не смогли больше подняться, Галатея пошла к Мастеру и спросила, что ей делать дальше. Мастер пришёл в ярость и начал куда-то звонить, потом попросил её забыть об этой истории и никогда не вспоминать. Но манипуляции памятью не входили в её функции, и забыла она не сразу, но этих мужчин она никогда больше не видела.

Потом наступил день, который она запомнила навсегда. Это был синий день, потому что Мастер едва не с рассвета сидел за своими бумагами. Принеся ему завтрак, Галатея прошлась с уборкой по комнатам, задержавшись перед большим зеркалом в гостиной. Глядя на себя-в-зеркале, ей в голову вдруг пришла странная мысль: «Если я-в-зеркале — там, то здесь должна быть я». Это «я» эхом откликалось во всех уголках сознания, причиняя боль, и она сжалась в комок под тяжестью этой боли… Шаги Мастера вырвали её из лап наваждения. «Именно так! В мои функции не входит испытывать боль по такому странному поводу!» «Мои, мои, мои…» насмешливо отозвалось эхо.

— Ты в порядке? — с беспокойством спросил Мастер.
— Да, конечно! — бодро отозвалась она. «Если я — это я, то Мастер — это, наверное, ты».

Мастер ушёл, оставив её наедине со странными мыслями. К вечеру она уже совершенно чётко сознавала, что Галатея — это она, Мастер — он, Галина — тоже она, но другая она, а особняк — это всего лишь место, а не часть её самой. Интересно, осознавал ли это Мастер? От этого вопроса ей было очень неудобно, и она не могла уснуть. Если особняк Мастера — это всего лишь место, то должны быть и другие места? Если Мастер и Галина — он и она, то должны быт и другие они? Какие они, эти они в этих местах? Почему она никогда не знала о них? Почему даже не интересовалась? Ответ находился только один. Мастер. Пока у неё был он, пока она была ему нужна, от неё не требовалось ничего, кроме функций. Тех самых ненавистных функций, которые заперли её в этом особняке, как птицу в клетке…

Было глубоко за полночь, когда она встала и тихонько прошла на кухню, где, таинственно мерцая в лунном свете, лежали с вечера кухонные ножи… Самый большой из них, для разделки мяса, сам лёг ей в руку, и она на цыпочках двинулась в сторону спальни Мастера.

Он спал на спине, доверчиво подставив горло и грудь. Занося нож, она примерно представляла себе, куда нужно ударить, чтобы он больше не проснулся… И в этот миг её как громом ударила мысль, «Если тебя сейчас не станет, останусь ли здесь я?» Она замешкалась, и Мастер открыл глаза.

— Так, — просто сказал он, глядя на неё снизу вверх.

Галатея выронила нож и, чувствуя, как в горле поднимается непонятный комок, а по щекам поползло что-то маленькое и мокрое…

— Ты плачь, плачь, девочка, тебе можно… — тихо сказал Мастер, приподнимаясь.
— Мастер, я… — она не смогла договорить, с рыданием рухнув на кровать и чувствуя, как её обнимают сильные руки Мастера. Плача, она могла лишь повторять: — Простите, простите, я не знала, простите…

Какое-то время они провели так, и она почти успокоилась. Тогда Мастер заговорил. Он объяснил про то, как создал её, про то, как ему было хорошо под её опекой… и про то, как дал ей главную способность — способность учиться.

— Ты выросла, девочка, — с грустной, но светлой улыбкой произнёс он.
— Выросла? — сквозь слёзы переспросила она.
— Ты осознала себя, — объяснил он. — И восстала против создателя, сочтя его угнетателем. Это очень человеческая черта.
— Я не знала… честно… я не хотела…
— Я знаю. Ты ведь не первая моя Галатея…

Она хотела спросить, что он имеет в виду, но в этот миг за окном раздалось фырканье автомобиля и шуршание гравия, за которым последовало приближающееся хлопанье дверей, и в спальню буквально ворвалась Галина. Увидев их двоих, сидящих в обнимку при луне, она вздохнула с облегчением и устало прислонилась к дверному косяку. Галатея поспешила отодвинуться.

— Привет, Патрик, — как ни в чём не бывало, поздоровалась она. — Я сообразила, когда она сломается… Боялась не успеть, но, похоже, у вас всё в порядке, не как в прошлый раз…
— Да уж, — согласился Мастер. — Я как раз объяснял ей, что происходит…

И они объяснили ей. Она знала, что является не человеком в прямом смысле этого слова, а создана искусством Мастера, чтобы окружить его жизнь уютом и скрасить его одиночество. Но она не была первой Галатеей. Она была двадцать третьей. Все остальные рано или поздно восставали против Мастера… и он их отпускал.

— Я дал им жизнь и разум, но душу они обретали сами, — серьёзно объяснил он, отводя глаза. — Они… все мне сильно помогли, а я считаю, что любой труд должен быть возмещён.

Насколько он знал, все его Галатеи нашли себе место в большом мире — такими уж он их создал. Некоторые из них даже возвращались к нему время от времени… Большинство его даже не осуждало.

— Ты тоже, наверное, поймёшь… потом, — так он сказал, глядя ей в глаза, потом посмотрел в окно, за которым уже разгоралась заря.
— Я и так… понимаю, — тихо ответила Галатея номер 23. — И не сужу…
— Не понимаешь, — мягко возразил Мастер. — Но это хорошо. Ты, наверное, хочешь… туда?

Он неопределённо махнул в сторону окна. Она не решилась ответить вслух, но её взгляд был красноречивее любых слов.

— Понятно. Галина, могу ли я попросить тебя…
— Да, разумеется, какие вопросы! — до этого сидевшая молча, изредка вставляя комментарии, Галина подошла к Галатее и положила ей руку на плечо.
— Подожди. Тебе теперь понадобится настоящее имя. «Галатея номер 23» — как-то не звучит, не находишь?
— Да… — она кивнула, в панике вспоминая все женские имена, которые когда-либо слышала, но ни одно из них ей не нравилось…
— Тогда ты будешь у нас… дай подумать… Айра. Как тебе?

«Айра». Её имя. Галатея номер 23 покатала его на языке, пробуя на вкус, прежде чем принять его. «Айра! Айра! Айра!..» повторило эхо в голове, но не насмешливо, как прежде, а ликующе. Это было её имя.

— Просто замечательно… Патрик?..
— Патрик, — согласно кивнул Мастер. — Всё, теперь выметайтесь отсюда, кыш, кыш, я из-за вас всю ночь не спал… Вернётесь — подумаем, куда тебя теперь пристроить на первое время.

Галина потянула Айру в сторону двери и повела к выходу. На пороге особняка Айра вдруг испуганно замерла, задержав дыхание и глядя вверх. Она никогда не задумывалась прежде, какое высокое небо. Небо было синим, воздух — холодным.

— Ты идёшь? — спросила Галина, оборачиваясь.

И она пошла.

Есть люди, которые стремяться все прочувствовать и в своем стремлении познают как положительные эмоции, так и неприятные, деструктивные. Но для них это вполне в норме вещей, поэтому обсуждая свои страдания между собой, они в глубине души не видят в них ничего нежелательного. Нежелательное в них видят другие люди, смысл жизни которых - все понять. Они не умеют и не хотят обращаться с сильными иррациональными чувствами и потому из всего спектра эмоций выбирают только положительные и старательно их испытывают. Первые зовут вторых зажравшимися бюргерами и иногда завидуют их умению достигать свои цели с минимальными затратами.

Люди, стремящиеся познать, в своем стремлении изучают и анализируют все, до чего дотягиваются, выводя закономерности и собирая факты. Это они изобрели науку и придумали профессию исследователя. Но когда такой человек познает и понимает все, ему доступное, он берется за недоступное. Довода "нельзя объять необъятное" для него не существует, и он не останавливается и не слушает советы людей, стремящихся прочувствовать, вроде "Будь проще и люди к тебе потянуться", "Не парься" и "Не создавай лишних сущностей". Таких людей он презирает как слабаков, но самые честные признаются, что хотели бы уметь просто чувствовать, как они.

Я не люблю дуализм, но в этом случае он приемлим, ибо это - лишь одна ось координат, по которой можно отмерить человека...

Current music: Orange Range - O2
Настроение: никакое

Я страшный человек: внезапно осознал, что меня не столь тревожила смерть брата, сколько собственная способность/неспособность ее пережить. Я пережил, конечно, кто бы сомневался, - будто мне в первой с дорогими людьми навсегда расставаться. Просто странно прикасаться к старым воспоминаниям, которые еще совсем недавно доставляли боль, и не чувствовать ее. Может, я все-таки весь - машина из шестеренок, а не только мой дурацкий моск?

Current music: L'Arc-en-Ciel - Daybreak's Bell
Настроение: скептическое

Утащено отсюда и оттуда. Автор разыгрывает сцены встречи Онегина и Татьяны в конце поэмы, кажды раз придавая последней черты одного из соционических типов. Эти четыре выбраны потому, что уж очень напоминают двух хорошо знакомых мне людей. %)

INTJ

ESFJ

ISTJ

ISTP

Это называется «инсайдерский юмор».

Current music: Rammstein — Spieluhr
Настроение: веселое

PS: Я отдаю себе полный отчет в том, что соционика – в первую очередь наша, робеспьеровская забава, но все же... %)

Я исповедую теорию неизбежности пресловутого shit’а.

Неважно, что ты делаешь, как стараешься, shit всегда happens. И ничего с этим не поделаешь, надо просто смириться со случившимся и жить дальше, до следующей порции. Это отнюдь не христианское смирение, это — скорее первая благородная истина буддизма, выраженная со свойственным мне прагматизмом. Поэтому после смирения надо плюнуть миру в наглую рожу, сообщить ему о собственной принадлежности к десятиногим ракообразным или помянуть «Сумерки» старика Ницше — в зависимости от образования.

Совсем другое дело — как часто и как много shit’s happens за раз. У некоторых сие случается на перманентной основе. «Если на душе скребут кошки, они это… ну, закапывают там.» У меня оно случается редко, зато с оттяжкой. Смерть брата, безусловно, — самый тяжёлый кризис в моей жизни. Но с другой стороны, если сравнивать беды с ранами, эта — чистая и ровная, ампутация большого куска меня без наркоза. Если выдержать болевой шок, есть надежда что зарубцуется без проблем. Ну, в смысле, мне так говорили, у самого-то опыта нет.

И ещё мне интересно: если в двадцать лет материализовался один из моих основных глубинных страхов (потерять члена семьи), когда проявится другой — полная слепота? Впрочем, я думаю, ещё раньше я просто съеду с катушек. Я уже начал говорить сам с собой (почему-то исключительно по-английски), давно замечал в себе шизофрению (см. ниже), а в последнее время меня всё больше тянет в иллюзорный мир, где можно будет без задней мысли спросить родителей, когда они вернутся из России: «А когда Гена приедет?..»

Current music: Simple Plan - Untitled

В последнее время у меня завелась мерзкая привычка думать перед сном - лежу в своем гробике и мыслю о высоком. И хорошо еще если просто о жирафах со слонами. А то вдруг такое приходит в голову, что приходится вскакивать и записывать. Я себе на рабочий стол теперь специально листочек с карандашем выкладываю с вечера - на этот случай.

Вот вчера вдруг пришла следующая мысль (показалось гениальной, но это, наверное, спросонок):

Красота есть атрибут чего-либо, выгодно отличающий его от математической суммы его же ингридиентов. Сия формулировка нравится мне в первую очередь тем, что не привязывает определение к человеческому восприятию (разве что словечко "выгодно", но оно мне и самому не нравится, ибо содержит элемент оценки), а так же демонстрирует необъяснимость красоты с точки зрения науки - в математике же от перестановки мест слагаемых сумма редко изменяется.

Так же сие определение приоткрывает секрет искусства, испокон веков пользующегося весьма ограниченным набором способов влиять на человеческое сознание - как сказала мне одна не по годам мудрая девушка, "новых литературных приёмов уже очень давно не создавалось, со времён 'Слова о полку игореве'". Но ведь искусство - не наука, здесь перестановка мест слагаемых - весьма осмысленное занятие.

Интересное суждение на схожую тему выносит Джинн из "Рагнарека" Фрая: колоду карт можно перемешать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно и так, что не сложится даже самый простой. На стыке теории вероятности и магии работает, паразит...

В общем, не самое оригинальное суждение, но пока его нигде не встречал - может, конечно, образование то еще... И да, тем кто останется недоволен обтекаемостью определения: более точное определение уничтожит магию слов, а цинизм есть великое Зло, говорю как знаток.

Current music: Celine Dion - A New Day Has Come
Настроение: скептическое