Если бы Павел Петрович Баранец мог легально вести легальную деятельность, то любая фирма добрых услуг вылетела бы на второй день в трубу, исполняющую похоронный марш по ее индивидуальному заказу. Павел Петрович умел все: достать «Волгу», сделать квартиру, изменить меру пресечения, обменять рубли на марки, купить прокуратуру, продать райком, разыскать за границей родственников с гарантом, которых там у вас никогда не было. Место на Кладбище или экономическом факультете, должность проректора или даже кладовщика «Вторсырья» — такую элементарщйну Павел Петрович решал, снимая трубку телефона. Словом, в Одессе знали, что Баранец — это фирма, •Которая в отличие от «Бюро добрых услуг» способна оказать добрые услуги. Поэтому Павел Петрович не сильно удивился, когда в один ненастный день с утра пораньше к нему пожаловал давний компаньон Станислав Леопольдович Лисовский.
Воспитанный Лисовский сперва заговорил о погоде на улице. Баранец с ним согласился, что погода — хуже не бывает, а заодно вспомнил, как во время визита трехлетней давности Лисовский сумел всучить ему партию французских духов. В конце концов духи оказались сирийского разлива, но не это самое страшное. Хуже было то, что это были не духи, а туалетная вода. Только через год эту воду под видом заграничного денатурата удалось продать там, где спирт ценится на вес золота, а золото буквально валяется под ногами. А сейчас Лисовский, сорвавший тогда отличный куш, снова говорил о плохой погоде. Как будто хоть раз в жизни он кому-то заявил, что погода бывает хорошей.
Баранец за ушедшие десятилетия никак не мог привыкнуть к манере разговора Лисовского, обрушивающего на собеседника водопад информации. Чтобы не сойти с ума от этого словесного потока, многие соглашались принять условия Станислава Леопольдовича, лишь бы сделка побыстрее закончилась. Лисовский этим беззастенчиво пользовался, справедливо полагая: язык дан ^человеку, чтобы скрывать его мысли. Судя по объему разговоров Станислава Леопольдовича, он был самым великим мыслителем в мире.
— Баранец, а как вам это нравится? — барабанил Лисовский, ощупывая взглядом степень податливости Павла Петровича. — Эта погода. А? А, погода? А, мелиха? Вы слышали, что подорожают батарейки до приемников и билеты в баню? Кстати, вы мне можете помочь с этим горем, только вы...
— Вам надо искупаться? — вставил реплику Баранец, пользуясь тем, что Лисовский облизывал пересохшие губы.
— Нет, — успокоил компаньона Станислав Леопольдович, — просто может для кого и счастье выдать свою дочь замуж, но только не для меня. Она влюбилась в этого типа, как Дездемона в Ромео, но этого мало. Она кричит, что повесится и ищет канат по всему дому...
— Вы хотите приобрести партию отличной пеньки? — перебил Лисовского Баранец, с трудом представляя, какой канат в силах выдержать дочь Лисовского и характер ее папы.
— Нет, — тут же снова захватил инициативу Станислав Леопольдович, — я знаю, вы сердитесь за тот случай, но слово чести, это все поганцы-поставщики, чтоб им так лежалось, как мне сидится на вашем стуле и собственном геморрое. Так я вам говорю — он ей сделал предложение, и она его приняла. Может теперь стоит повеситься мне? Вы бы видели этого придурка — вы бы поняли, что таких людей не бывает в природе. Он отличается от обезьяны только более низким лбом и фарфоровым зубом. Нет, скажу честно, на лицо, так он вполне интересный парень, но когда он открывает свой рот — лучше бы он закрыл навсегда глаза. Баранец, только вам я могу рассказать о своем горе. Мы знаем друг друга сорок лет, мы компаньоны; больше того, Баранец, вы мне, как родной брат, потому что мы три раза проходили свидетелями по разным делам. Мало того, что год назад у меня умерла тетя в Глухове, так еще одно горе, эта свадьба сведет меня на тот свет, если там есть сумасшедший дом.
Станислав Леопольдович надгрыз пакет с кефиром, стоящий на столе, и сделал несколько жадных глотков. Целебные свойства напитка сказались моментально: теперь изо рта Лисовского вылетали не только слова, но и слюна беловатого цвета. Баранец на всякий случай чуть отодвинулся к краю стола.
— Вы знаете, этот кретин из вполне приличной семьи, — продолжал Лисовский, пододвигаясь поближе к Павлу Петровичу. — Я узнавал: мама держит скобяной магазин на Привозе, а папа — инвалид Великой Отечественной без двух ног, но по валюте неплохо работает, хотя под трамвай он попал еще до войны. Лучше бы он на рельсах оставил кое-что вместе с ногами, чем иметь такого сына. Нет, вы не думайте, что я ревную его к дочке. Мальчик из хорошей семьи, сам работает по трикотажу, но он вредный, как микроб и брехливый, будто Большая Советская Энциклопедия. Чтоб вы поняли, кто это, так это самый настоящий мулат — белый человек с черным ртом. У таких, как он, с фотографии выпадают зубы и на могиле трава не растет. Он мне уже сделал больше седых волос, чем увели с нашей улицы японских шпионов в тридцать седьмом. Это не мальчик, а источник повышенной опасности... Баранец, только вы можете спасти меня. Или вы меня спасете, или я прямо сейчас выпрыгну в ваше окно.
Баранец сделал непроизвольное движение рукой. Он испугался, что Лисовский выпрыгнет из окна, через несколько минут вернется назад и начнет все сначала. Павел Петрович жил на первом этаже.
— Вы спасете меня, Баранец? — переходил на повышенные тона Лисовский. — Вы должны спасти меня, сколько мне бы это ни стоило. Моя жизнь в ваших руках, делайте же что-то!
— Все, что, в моих силах! — торжественно пообещал Баранец, лишь бы гость на мгновенье прикрыл рот.
Лисовский смахнул со лба бисеринки пота и на полтона ниже заявил:
— Я знал, что вы не откажете. Этот идиет, он такое придумал...
— Он хочет миллион в приданое? — съязвил Павел
•Петрович, догадываясь, что Лисовский не очень бы обед-; нел, потеряв всего один миллион.
— Если бы, — снова заорал Лисовский, — эта молодежь тронулась мозгами. Эта музыка, эти прически, эти ухватки. Деньги для них не главное. Я ему говорю: «С меня трехкомнатный кооператив и все, что вы в него захотите», — а он мне в ответ: «Вы меня за нищего имеете, папаша? Что я своей семье квартиру не обеспечу со всеми причиндалами? Я хочу жениться по-человечески». А что ему не по-человечески, все как у людей. Свадьба в «Интуристе», четыреста гостей с его стороны, с нашей меньше: триста пятьдесят и вы, Баранец, тоже. Я уже тамаду вызвал. И второго. И даже дублера к обоим. Мало, все ему мало... Ему мало, что в ЗАГС он поедет на «мерседесе»...
— Что же он хочет? — полюбопытствовал измученный Баранец.
— Он хочет подъехать к ЗАГСу по Ришельевской со стороны Оперного...
— Да он, что, с ума сошел! — взревел Баранец.
— Вот я и говорю, что это идиет. Ему и так, и этак, а он ни в какую. Представляете, Баранец, я с ним говорил, как с родным сыном: «Ростик, хочешь медовый месяц где только скажешь, хоть на Майями у Семы с Маразлиевской — сделаем, пока папа жив», — а этот сволочь и слушать не хочет. Представляете, я говорю ему, как дорогому собственному ребенку: «Придурок, там поставили поперек дороги эти каменные чашки, чтобы машины не воняли на театр, И эти чашки не сдвинет ни один трактор, даже если купить всю милицию города». Их таки да никто и ничто не сдвинет. Баранец, между нами, я звонил в обком. И не только туда. Теперь вся надежда на вас.
— Я все сделаю, — закатил белки за зрачками Баранец. — Я позвоню вам, Лисовский. Я зайду к вам, только идите, мне нужно действовать. Срочно. Когда свадьба? Я
— Через неделю. Но этот идиет орет, что если он не подъедет мимо театра к ЗАГСу, то моя дочь, сможет увидеть его только на Доске почета Коминтерновского района. Я сойду с ума...
— Я все сделаю, — заскрежетал зубами Павел Петро- Я вич, широко распахивая дверь.
Через три дня Баранец заглянул в квартиру Лисовского. Дверь открыл мужчина с пышными усами и обрадовался появлению Баранца так, словно тот принес ему заграничный паспорт.
— Захади дарагой, — приветствовал мужчина Павла Петровича, — хазяин рад будэт, гост в дом — радост в дом.
— Акцент пережимаешь, — посоветовал Баранец, — .и усы слишком пышные.
— Сделаем, папаша, — согласился мужчина и добавил: — А вот и хозяин, не буду вам мешать.i
— Все в порядке! — быстро бросил Баранец, чтобы Лисовский не успел открыть рот, и тут же спросил: — Это тамада?
— Дублер, — радостно ответил Лисовский, — вторые сутки репетируют. Как вам это удалось?
Баранец загадочно улыбнулся, и Лисовский понял, что задал бестактный вопрос, потому что коммерческие тайны всегда были секретнее военных.
Чтобы Лисовский не успел открыть рот снова, Павел Петрович спросил:
— Можно посмотреть, как ребята репетируют?
— Конечно, конечно, — засуетился Станислав Леопольдович.
Одна из комнат квартиры представляла собой нечто среднее между антикварной лавкой и винным складом. На кушетке в свободном углу лежал мужчина с пышными настоящими усами и внимательно следил за действиями другого мужчины, который успел приклеить усы на два размера меньше.
—...Патом будэт Ризо... — не обращал внимание — на вошедших мужчина с пышными усами, сверяясь с какой-то бумажкой. — Давай, дарагой...
Мужчина с пышными усами поменьше поднял рог, окованный мельхиором под серебро, и сказал:
— А тэпэр випьем за нашего гостя Ризо. И нэ потому, что он приехал суда на «волво», ми тоже нэ пэшком ходим. И нэ потому, что у дорогого Ризо троэтажный особняк — ми тоже нэ в канурэ живем. И нэ потому, что у Ризо краса-вэца-жена, ми тоже этым не обдэлэны. А потому что Ризо стал пэрвым сэкретарем гаркома нэ будучи членам партии.
— В слове «трехэтажный» ашипка, — грустно поведал мужчина с настоящими усами. — Валька, западло так слова учить, в натуре. Тебе же человек бабки платит!
— Тяжело в учении, легко на поминках, — заметил Баранец.
— А на свадьбе еще легче, — поддержал компаньона радостный Лисовский.
Выйдя в коридор, он зашептал на ухо Баранцу:
— Ростик, этот идиет, за платьем поехал. Спекулянты обнаглели, триста долларов дерут за посылочное. Кстати, еще раз вам спасибо, Баранец. Сколько я вам должен?
— Не мне, а людям, — подчеркнул Павел Петрович, — разве с компаньонов берут деньги за услуги? С вас пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч! — прижал две ладони к одной половине груди Лисовский, — да за эти деньги я сам на десять, минут перенесу эти чашки...
— Еще не поздно переиграть, если вам дорого... — Я строго сказал Баранец.
— Что вы, — энергично замахал верхними конечностя- Ш ми Лисовский, словно впервые в жизни решил заняться т физкультурой, — я на все согласен. Деньги сейчас?
— Лисовский, вы же знаете, что люди берут деньги только после дела, — укоризненно покачал головой Баранец и добавил: — Чтобы вы были спокойны за десять минут, так Я этих чашек у театра не будет два дня.
В день свадьбы Лисовский прибыл с утра пораньше к оперному и убедился: Баранец сдержал слово. Все каменные чаши испарились, словно по мановению волшебной палочки. Более того, выцветшую за ненадобностью осевую линию дорожной разметки навели свежей краской. Лисовский окончательно успокоился по поводу семейного счастья своей дочери.
На следующий день после пышной свадьбы, за которую даже говорили в Одессе, в квартире Баранца зазвонил телефон.
— Дядя Паша, — благодарил Павла Петровича новобрачный, — спасибо за подарок.
— И тебе спасибо, Ростик, — ответил Баранец.
Вечером, гуляя у дома, Баранец все время улыбался. Ему наконец-то удалось сквитаться с Лисовским за его выходку с туалетной водой сирийского— разлива. Приятные ощущения несколько развеяло появление Станислава Леопольдовича.
— Это ваши штучки, Баранец, — разбрызгивая слюну • без помощи кефира, говорил Лисовский, — теперь я все понимаю...
— Тише, тише, — Баранец с такой силой сжал ладонь компаньона, что все последующие слова, свисавшие с коника языка Станислава Леопольдовича, провалились обратно в его глотку. — А теперь, только тихо, что вы хотите сказать?
— Вы аферист, Баранец. И ваши люди тоже. Вы должны вернуть деньги. Я сегодня случайно проходил по Ришельевской... Это вам даром не пройдет.
— Ну и что на Ришельевской? — полюбопытствовал Баранец.
— А, вы делаете вид моего зятя Ростика, что ничего не знаете...
— Успокойтесь, Лисовский, как вам не стыдно? Я когда-то вас подводил? Вы просили, чтобы, убрали дорогу для ваших машин — и это было сделано. Что вам еще?
— Успокойтесь... Хорошо сказать успокойтесь за пятьдесят тысяч. Я сегодня иду по Ришельевской и что я вижу? Я вижу массу народа и плакаты «Добро пожаловать в Одессу, дорогой товарищ Фидель Кастро». И куча машин поехала прямо к Оперному по дороге без чашек, убранных за мои деньги. Я еще раз повторю, вы аферист, Баранец. Боже, я теперь все понял... Откуда такой идиет в приличной семье? Нет, он не идиет, он хуже. Вы договорились с этим подонком моим зятем, зная заранее о визите Кастро в Одессу. Вы же все время читаете газеты, хотя там нет биржевых сводок. Вы все рассчитали, Баранец, но, как говорится, с меня причитается. В следующий раз вам тот французский одеколон покажется манной небесной...
— Успокойтесь, Лисовский, — еще раз попросил Павел Петрович, — вы же знаете, что коммерческая тайна — святая святых...
— Хорошая тайна, весь город причесали к этому визиту. А куда можно повезти в Одессе товарища Кастро, кроме Оперного? Вот поэтому и дорогу расчистили, а не для меня...
— Главное — было сделать то, что вам надо, — печально сказал Баранец, а затем оглянувшись, прошептал на ухо Лисовского. — Так и быть. Но между нами. Вы думаете мне было легко всего за неделю организовать этот визит в наш город?