К началу московской жизни Алик был человеком начитанным, но очень дремучим. Любимый писатель – Борис Васильев, любимый поэт – Рождественский. О существовании Пастернака и Булгакова что-то слышал. В 37-й год не верил. Сахарова и Солженицына считал одним человеком.

В Москве он резко начал просвещаться. Всюду тянулся за другом и однокурсником – тем самым, который написал песню про каблуки чужой печали и который фигурирует в повести под именем Яши Шпонкина. Вместе прорывались в театры – больше ста спектаклей за первый курс, вместе читали выпрошенные у москвичей самиздатские книжки, вместе писали роман в стихах, вместе сидели допоздна в комнате девочек, споря обо всем на свете или играя в буриме и данетки. Вот только Шпонкин еще сочинял песни и пел, а Алик молча слушал.

На третьем курсе Яша попал в студенческий театр, месяц ни о чем другом не мог говорить и наконец насильно затащил Алика на репетицию. Театром гордо именовалась комната в институтском дворце культуры, в которой дважды, затем трижды, а перед премьерой и до шести раз в неделю собирались три десятка студентов и студенток, и которая на несколько лет стала Алику родным домом.

Такие студии в Москве имелись чуть ли не при каждом вузе. Одаренных режиссеров было много больше, чем профессиональных театров, и они воплощали свои гениальные идеи в самодеятельности. Получались прекрасные спектакли, поскольку талантливые артисты среди студентов были, цензуры не было, а бедность реквизита стимулировала фантазию. Кстати, из таких вот самодеятельных студий выросли Театр на Юго-Западе и театр у Никитских ворот.

Режиссеру Аликового театра было слегка за тридцать, но студийцы звали его уважительно Данилычем. Ставили "Дракона" Шварца. Бесконечные репетиции первого акта прерывались актерскими байками и монологами Данилыча обо всем на свете, переходившими в диалоги, споры и спонтанные вечера поэзии. Атмосфера была... Как описать эту атмосферу? Вся мировая культура висела в воздухе этой комнаты, и всё таинство театра, и братство, и романтика, и легкий аромат диссидентства. И любовь, конечно – все были молоды и прекрасны, романы вспыхивали чуть ли не каждую неделю.

Юношей и девушек в театре было примерно поровну. С одной стороны, хорошо. С другой... возьмите любую пьесу – в ней мужских ролей раза в четыре больше, чем женских. Выкручивались как могли. Садовник превратился в садовницу, разносчик – в разносчицу. Мальчик... мальчик в исполнении девочки и так был прелестен. И все равно оставалась довольно многочисленная женская массовка. Мужская массовка состояла из одного Алика. Из всего спектакля ему достались две фразы – "Как мучительно затягивается бой!" и "Мальчик так кашляет в подземелье!", которые он, стараясь быть выразительнее, произносил с густым еврейским акцентом. Зато он знал наизусть весь текст пьесы и прекрасно исполнял роль суфлера. Впрочем, вскоре текст знали все. Разговаривали цитатами из пьесы.

Перед премьерой начались настоящие репетиции. Забыли про сон, личную жизнь и тем более про учебу. Алик – небывалое дело – едва не завалил сессию. Но чувство полета, знакомое всем выходившим на сцену, дыхание зала, аплодисменты в конце – это стоило года работы и потерянной стипендии.

Не обошлось без накладок. Есть в пьесе диалог Кота и Осла. Кота играл Миша, ныне довольно известный журналист, Осла –Дима, ныне довольно известный рекламный фотограф (напоминаю, дело происходит не на журфаке МГУ, а в рядовом техническом вузе). Оба характерной еврейской внешности, но очень разной: Миша – интеллигентный глист в очках, Дима – типичный одесский биндюжник. Текст там такой:
Кот. Давно хотел спросить: как можешь ты есть колючки?
Осел. Ничего. Люблю острое.
Кот. А мясо?
Осел. Что – мясо?
Кот. Мясо ты ел?
Осел. Мясо – это не еда. Мясо – это поклажа. Его в тележку кладут... дурачок.

На репетициях выходило очень смешно. А на премьере, спросив про колючки, Миша свою следующую реплику забыл. Переклинило. Извивался и повторял без конца: "Что я еще тебя хотел спросить... что-то очень важное...". Из-за кулис шептали изо всех сил: "Мясо, Миша, мясо!", но Миша не слышал. Пауза затягивалась, спектакль застопорился. Еще мгновение – и все, провал.

И тут Алика словно кто-то толкнул. Он выскочил из-за кулис и, загородив спиной Кота и Осла, выкрикнул свое "Как мучительно затягивается бой!". Хотя бой, вообще говоря, еще и не начинался. Делать нечего, партнеры выскочили следом, подали ответные реплики. Действие покатилось дальше. Зрители подумали, что так и надо. Спектакль был спасен.

11 ноября 82-го года собрались на очередную репетицию. ДК был закрыт: в этот день объявили о смерти Брежнева. Стояли в садике, говорить не хотелось. Все понимали, что грядут великие перемены, но никто не знал, какие. Алик сказал словами из пьесы:
- Это тело дракона рухнуло за площадью.
Шпонкин потом написал: "Что-то должно измениться, жизни закон таков. В газетах передовицы – портреты передовиков. Что-то должно измениться, может, вернуться вспять. Отменена репетиция – не про кого играть".

Потом Алик год отработал в Грудске, вернулся. Сыграли "Ящерицу" Володина (ирония судьбы: когда Санька занималась в театральной студии, они тоже ставили Шварца и "Ящерицу"). Сыграли несколько одноактных пьес. В водевиле "Аз и ферт" Алик пробовался на роль Августа Фиша, но безуспешно: как он ни старался, вместо немецкого акцента получался еврейский. Потом родились девочки, грянула перестройка, стало не до театра. "Двенадцатую ночь" сыграли уже без него. Осталось от театра – воспоминания, друзья, антисоветский образ мышления и сто раз пригодившееся умение держаться на публике.

Много лет спустя Алик встретил Данилыча на вещевом рынке. Тот торговал китайскими пуховиками.

Nice girl не этот ли случайно Миша?

Не этот. И ввобще у меня есть привычка менять имена персонажей. Во избежание.

а мы, окрыленные первыми КВН-успехами решили создать в академии свой театральный кружок. И все готовили-репетировали укрощение строптивой Шекспира. Но так и не сыграли, уже не помню почему...
Зато КВН - да...
А в школе кого только не приходилось играть на разного рода спектаклях и утренниках всяких...

Keti

Спасибо. Я твои рассказы тоже люблю. Жаль, что они нечасто появляются.