-… хуже еврея, ты же «мааасквич»!
- Тащ капитан, да я с Самары, в Москве всего пять лет прожил!
- Что б я и поверил москвичу?! Однозначно: ты купил паспорт с самарской пропиской перед призывом, чтобы тебя не так прессовали в войсках. Так же, как купил водительские права и диплом техникума. Ты же типичный «мааасквич»!
- Тащ капитан, да как так-то… да чем мы вам (а, спалился!) так досадили? … Вас, наверное, москвичи где-то побили, вот вы и компенсируете!

Последнее слово частично заглушается дружным гоготом группы, капитан неспешно и раздумчиво чешет нос огромным военно-морским кулаком.

- Рассказываю. Аэропорт Домодедово, очень долгий перелет из Владивостока. Семь голодных бойцов под моей командой. Подхожу к коменданту: «Как добраться до Лефортово?" (Там собирали комендантские команды?. «Щаз",- говорит,- "все решим, вызову маашину». Добро, ждем. Полчаса, час, полтора часа. Подхожу опять: «Чо там с машиной?». «Маашина вышла час назад, ждите», - отвечает. Добро, ждем. Два часа, два с половиной, три. Подхожу еще раз: «Так что с машиной?». «Маашина вышла, ждите». «Она что, из Владивостока вышла?» - «Ну, на дорогах пробки, это же Маааскваа…». Мааасквич, бля…

Бойцы совсем изнемогают, да и мне уже есть хочется, строю своих, сержанта вперед, на разведку, находим буфет. Смотрю, сержант стоит перед витриной, во взгляде тоска, как у курсанта перед недоступной … звездой. «Походу», - говорит, - «мы не пожрем». Смотрю, а у самого мелкого, с мой палец размером, с дохлыми, морщинистыми, висящими, какнескажучто у старушки, огурцами, бутера цена – 150 рублей. Чай, бурда цвета воды из болота, перепаханного траками танковой колонны, 50 рублей. Умножаю на 8, плюс чай, полторы штуки долой, а у меня на тот момент вся зарплата 26 тысяч в месяц. Короче, облом. Мааасквичи, бля…

Выхожу на улицу, подзываю мента, расспрашиваю, где можно поесть. «Нигде», - говорит, - «это же Доомодеедоовоо, Маааскваа…» . Маасквич, бля…

Произвожу разведопрос населения, выясняется, что рядом есть какой-то лес, где прячутся бабки-партизанки с пирожками. Нахожу этот лес, до него оказалось с километр, там в овраге под кустом нахожу последнюю выжившую в борьбе с ментами бабку с последним тощим, как спирохета, бутером с вялой колбасой из дохлой сои, но зато с пол-ладони шириной. Цена сто рублей. И вот этот бутер мы делим на девять человек, точим в сухомятку и это была вся наша еда до самого вечера. Мааасква, бля…

Через два дня, уже снова во Владивостоке, прямо на железнодорожном вокзале стоит толпа бабок. Подхожу к одной, пирожки с мою ладонь, цена десять рублей. У меня глаза из орбит вылезают, как у краба, знаешь, на ножках, переспрашиваю таким голосом, что бабка от страха заикаться начинает. Все правильно, говорит, десять рублей. Беру сразу пять штук и начинаю жрать прямо на перроне. Стою, жру, не могу остановиться, и вижу, что рядом высокая, симпатичная девка смотрит на мои пирожки так, будто дня два не ела и готова за этот пирожок отдаться, честная студентка, что ли. Я, молодой, здоровый старлей, смотрю на нее и думаю: да и пошла ты, самому мало! Так все одни и сожрал.

С тех пор я вас, маасквичей, ненавижу. Особенно за ту девку.