В возрасте 17-ти лет Майкл Гордон Олдфилд сочинил первую версию своего самого известного хита Tubular Bells. Годом позже, в звукозаписывающей компании Virgin, которая тогда только-только зародилась, Майкл один исполнил эту композицию на шестнадцати инструментах, поочерёдно записывая каждую партию на 16-дорожечный магнитофон. Пластинка Tubular Bells вышла в 1973-м году; она пять лет держалась в американских и английских хит-парадах, и к сегодняшнему дню общий тираж альбома составляет 16 миллионов экземпляров.

Сидел он, записывал, на ходу импровизировал — такая композиция длинная и довольно сложная. Вот подумалось: а посади его сейчас за секвенсор типа Sonar'а, да пусть в нотах такое же напишет! Это я к тому, что необычайные трудности и вынужденная импровизация рождают хиты, а удобство и покой комнаты… Впрочем, Майк Олдфилд-то до сих пор творит, а я гляжу на свои жалкие потуги: воз и ныне там. Что там на зеркало пенять, коли рожа крива.

Гитару мне, гитару, и нафиг кэйкволк.


Current music: Mike Oldfield - Tubular Bells (part 1)

Вячеслав Рыбаков
«Вода и кораблики»

Прочитал эту небольшую повесть, да и вам советую   

Хотя и нет близких сердцу образов и эмоций, но описательно-психологическая часть — очень даже в тему. Посмотрел на гнетущие вещи с новой стороны.

 

смейся, смейся голос звонкий
радуйся, да не забудь:
утекает тонкий-тонкий
мелкой жизни млечный путь

то рассыпется на брызги
то стечётся у пруда
квакают вослед лягушки:
вы откуда и куда

мчитесь вовсе без оглядки
словно бы и не для вас
зайчик солнечный, да в прятки
шутит в полудневный час

ну а вам бы водопады
вам бы реки да моря
станет млечный путь однажды
каплей серого дождя

и сочиться вниз по листьям
будет вовсе не легко
когда в грязи луж закиснет
мелкой жизни молоко


 

 

Посмотрели с Машей «American Beauty». Самое интересное, что он у меня на винте довольно долго лежал, и я его пальцем не трогал; и вот, Маша настояла позырить — и я совсем не жалею. Фильм очень хороший. Из тех, которым надо вылежаться, приржаветь к винту. Ну, знаете, бывают ещё и книги такие, которые берёшь почитать, но сразу не можешь: книга должна постоять на полке некоторое время. Вот и это сокровище дождалось своего часа.

Странным образом фильм пересекается с записью про красивых людей.   

Ещё — Кевина Спейси люблю. И в «Переговорщике» и в «Обыкновенном преступнике».

Получили громадное удовольствие. Ну как я могу судить. В голове сцена, когда главный герой прячет косячок, а потом говорит: «Это… Питтс…» и давится от судорожного смеха. Перематывали, чтобы посмотреть второй раз. Смешная сцена.

А вообще фильм простой, добрый и правильный.

 

В эти дни всё покрывается настолько густым туманом, что и не разглядеть того самого главного, да несказуемого, что связывает. И вот кажется, что нет ничего: ни слов общих, ни снов, ни мультфильмов, ни музык, ни книг.

     — Разве бывает такой густой туман?
     — Бывает, в городе вот был недавно, я даже в записи об этом писал…

Детские тряпочки разбросаны, как кусочки отношений: вот и мы, кажись, такие же разные и раскинутые. Я бы не отказался вовсе быть таким, как ты — но только изначально, чтобы таким вот и зародиться на свет. Но что поделаешь, уродился вот таким уж, и ничего — ничего — здесь сделать нельзя. Можно оговориться, что нет ничего неизменяемого, и что можно найти вектор между, и обоим стремиться к нему — но сказка далёкая эта совершенно нереальная, то есть настолько нелепа и не входит ни в какие представления, настолько трудна и далека по времени, что не годится даже для абстрактных утешений.

Не поможет ни смена причёски, ни смена одежды: я всё равно буду вести себя по-прежнему, а не так, как те, кто такое носит. Нельзя переделать саму суть личности — увы или ура — но нельзя. Я бы не прочь был бы не желать секса или желать его только так и тогда, как хочешь ты; но в этом же сам я, Элвин, и это не то чтобы страшно или трудно менять, а просто не имеет смысла само по себе, если в тебе ничего не отзовётся и не дрогнет. Я был бы не прочь любить роскошь и путешествия, но я их не люблю и не очень-то хочу любить.

Я бы не прочь поменять тебя, если бы ты пошла за мной through the cracks and hollows, да ведь ты и не хочешь идти, не признаёшь меня таким, за которым надо идти. И почему — неясно. Я не строил шибко таких вот иллюзий по поводу своей чистоты и продвинутости, ты строила — а я нет; но и никак не считал я отсутствие высшей ступени посвящения препятстивем к тому, чтобы идти самому и вести тебя. А ты морщишься: не твой цвет, не твой аромат; так и я не желаю вести тебя туда, куда у тебя не лежит душа идти. Я не прочь бы быть другим — но я не хочу им стать. Поздно! Всегда поздно! Я никак не совершенство, и не близко к тому, но иду я верно, ну, в общем верно, и в общем менять путь не надо. Так ведь, дело-то, что и ты идёшь тоже верно — так это или не так, можешь решить ты сама; а для меня твой странный путь будет всегда ценим и уважаем — но моим он не станет.

Я пойду на уступки, ты пойдёшь, и каждый компромисс — раздражение для себя, разочарование для другого.

Если что и можно сделать — так это то, чтобы отойдя от личностей, слиться своими «я», не изменяя ни пути двух маленьких людей, ни идеалов, ни понятий. Придёт время — они изменятся может быть, а куда и как изменятся — мы наверняка не можем ни судить ни представлять. Но полжизни скрыто туманом, и сейчас главное — не то, чтобы изменяться, но держаться каждый своего, своего пути, своего идеала: Адам пахал, а Ева пряла. И если вдруг сломается плуг и треснет веретено — будет поглощён Эдем туманом, и не проведёшь бороны веретеном, и не напрядёшь шерсти на плуге, и будут не две половинки, а две полужизни. Держаться своего, беречь друг друга…

Больно, страшно, тяжело.


     день за днём как бусы
     нитку не порвать
     ой, змеи укусы
     ой, обиды благодать

     да печаль не речка — можно переплыть
     заболит сердечко — можно и не жить


Current music: Чёрный Лукич - Можно и не жить   

Сижу, просматриваю фильму, снятую нами с Amanecer 12-го тире 13-го ноября. Брал я камеру, снимали всякое, что было; в общем, имеющее значение только для нас: кривляния всякие и прочее, в основном Маша в кадре, потому как с камерой носился сам и надолго давать жадничал. В общем и хорошо, что она попала. Я там ужастен и совсем не такой, как в жизни. Жуткостный придурок.

В кадре, я имею в виду, а не в жизни.

Из фильмы почерпнул, что имя Amanecer, конечно, трудно произносить, но зато означает оно «рассвет», а рассвет — это очень хорошо. Это она там в кадре объясняет. Была бы всегда с собой камера, на лбу, скажем. Вот так бы и не забывал ничего. А то забыл, что Amanecer значит.



Монтировать как-то надо. А я, признать честно, особо монтажом никогда не увлекался. Правильнее сказать, даже и вот совсем не увлекался. Верчу в руках Adobe Premiere, говорят, это им всё можно делать. Буду пробовать. Чем-то же надо приятным целую неделю до выходных заниматься! Думаю слепить всё подряд — это для нас только версия, и ещё одну версию смонтировать из политкорректных сцен — это чтобы знакомым показать можно было, если что. Только вот боюсь я, что вторая версия будет совсем уж короткой. Материалу и так всего-то на полчаса.

     when you need me — just before the memory
     hear my voice coming through your mind

 

Current music: Crematory - Memory

— Я так скучал по тебе эту неделю…

Путь к месту назначения лежит через унылые заснеженные равнины, туманные, бесплотные, словно асфоделовые поля аидова царства; через полуразрушенные деревни, заселённые одноногими домиками и небритыми алкоголиками; через урбанистическое небо, пропитанное чернотой трубного дыма. Грязно-кирпичные башни фабрик, одиноко возвышающиеся посреди мутно-белого пространства, воскрешают во мне странные ностальгические ощущения, не имеющие ничего общего с утренним вдохновленным предчувствием «мороза и солнца».

ВАСХНИЛ — маленький посёлок городского типа, застроенный типовыми панельными многоэтажками и укутанный бледным ноябрьским снегом. В его облике ещё чувствуется мощь замысла советских строителей и архитекторов, увлеченных идеей о воздвижении светлого коммунистического будущего.

Перед глазами проплывают два огромных торговых центра, когда-то, несомненно, поражавших воображение своими зеркально-чёрными поверхностями и гигантскими лестницами — теперь на них чувствуется налёт заброшенности и разрухи. Сердце замирает при виде прямых широких проспектов, таких же, как в моём любимом Академгородке. Сейчас они выглядят заброшенными и опустевшими, но я, словно сквозь кривое зеркало, вижу их утопающими в зелени и цветах солнечного летнего утра.

Перед глазами вспыхнула и исчезла, словно лёгкий вздох, неуловимый, воздушный, картина то ли будущего, то ли прошлого.

Высокое белое здание, наша квартира на предпоследнем этаже, просторная, светлая. Комната, залитая лучами яркого раннего солнца, прозрачные занавески, чуть-чуть колыхнувшиеся от моих шагов. Радость и спокойствие, торжество и безмятежность.

— А эти два года?

Мы возвращаемся обратно, и серое солнце медленно растекается по пыльным окнам автобуса, так что мне кажется, будто снаружи нас обволакивает сплошная неделимая пелена дождя.

Я склоняю голову тебе на плечо и погружаюсь в полуобморочное состояние, причудливо соединяющее в сознании посторонние шорохи и воспоминания вчерашнего дня.

— Давай же, давай. Давай, моя сладкая.

…Я чувствую каждое твоё прикосновение, как если бы душа наконец обнаружила своё материальное выражение в моём несовершенном теле и оказалась где-то внизу живота.

Мне немного больно, и эта тягучая и сладострастная боль, которой отзываются мои ткани в ответ на твои резкие, настойчивые движения напоминает мне о том, что мир несовершенен и абсолютного счастья не бывает, что всякое стремление вверх должно преодолеть сопротивление инертности, в сотни тысяч раз превышающее его собственный заряд.

Вперёд — день Брамы, сотворение мира, рождение и пробуждение.
Назад — наступает ночь, вселенная засыпает, моё дыхание останавливается.
Манвантара завершается, и соседи, видимо, впадают в глубокий astonishment от моего глубокого стона.

— Поглубже…

Я переживаю космическое чувство единения не в момент непосредственного соития, а час спустя, когда смотрю на тебя из-под занавеси ванильно-оранжевых цветов орхидеи на пододеяльнике и единственными соприкасающимися частями наших тел являются пальцы рук.

Мне кажется, что от силы напряжения, которое я вкладываю в свой взгляд, непобедимая материя должна разорваться и дать выход силам слияния и поглощения, которые уничтожат годами создававшиеся надстройки и сделают нас единым существом.

Я — тонкий луч прожектора, сгусток переливающегося неуловимыми искрами электричества; я хочу миллионом сверкающих осколков вонзиться в глубокую тёмно-синюю поверхность твоих глаз, болезненным током промчаться по нервным каналам, тяжёлым водопадом прорваться сквозь преграды физического и принять в свой поток твои воспоминания, чувства, мысли, твою боль и твоё солнце.

Я хочу — стать тобой.

Но ты закрываешь глаза.

Неужели это невозможно и не должно быть так?…

— Ты не знаешь ту часть меня, которая рождается из объединения душ.
…
— Если ты не будешь принадлежать мне весь, мне не нужно ничего.
…
— Где я?
— Это мир без АТ-Поля, без формы. Это туманный мир, где ты не знаешь, что часть тебя, а что — чего-то другого. Это хрупкий мир, в котором ты бесконечен и не можешь найти сам себя.
— Я умер?
— Нет, всё объединилось. Это тот самый мир, которого ты желал.
— Но это неправильно.
— Я не думаю, что это правильно. Если ты хочешь, чтобы другие снова существовали, стены в сердцах разделят всех людей.

— Видишь, как хорошо…

О, я же существую реально только в тех мирах, где посреди сияющих горных вершин и полей серебристых эдельвейсов Чёрный Рыцарь встречает Лунную Королеву.

Я так устроена, что события физического мира никогда не вызывают у меня непосредственного отклика в высших телах. Все формы, которым моё истинное «я» не может придать направления света, съедаются и поглощаются тёмной половиной, которая злится и торжествует, которой принадлежат гордость, зависть и самолюбие.

Мечта и действительность.

Встретятся ли они когда-нибудь?

— Аааа…


Current music: Lesiёm - Glaube

Такие записи, как эта, почему-то хочется сделать закрытыми. Ото всех, и от случайных гостей, и от ПЧ, а в первую очередь — от самого себя, чтобы, не дай-то бог, не прочитать ненароком. Впрочем, ничего дурного в ней нет, только мысли, по возможности правдивые; а ведь правда практически во всех случаях воспринимается хуже, чем ложь, точно так же, как почти во всех случаях она несёт одновременно и большее благо.

Больше всего, мне бы хотелось поведать о том, что хорошо. Хорошего много, только писать о нём — занятие в общем праздно-развлекательное, точно так же, как и его противоположность — серое самоедство. О хорошем напиши ты, у тебя здорово получится; а я меж тем оставлю себе удовольствие разместить здесь и, конечно, писать комментарии.

Буду писать о том, что именно мучает.

Нелёгкое это дело — настоящая любовь, доложу я вам. Она, правда, от этого менее настоящей не становится, но и очень далека от всякого того, что придумывает томящаяся в разлуке душа.

Я стал думать о том, что же мешает, что именно делает всё таким сложным. Где корень, исцелив который, можно будет с успехом лечить дерево? Не поняв корня, лечение превращается в хаотичное накладывание повязок то тут, то там — в ту ветку и тот листок, который сейчас перед глазами. Самое интересное, что я, если думать здраво, и не нахожу ничего такого, чтобы совсем нельзя исправить. Да, есть моя внешность — её исправить трудно, есть малыш — и он похож на папу, и с этим ничего не поделаешь, но так и вещи эти, в общем, не такие уж и значимые, по большому счёту. Неужели они, неизменяемые, сводят всё на нет? Они могут, если слишком много накручивать себя на эти темы, но если не заморачиваться — то фатально страшного тут ничего нет.

Близко к тому стоят вещи почти не изменяемые — части природы низшей, но очень и очень сильной. Неконтролируемые перепады настроения с большой амплитудой, и либидо, как это модно говорить у психологов — а говоря проще, сексуальность вплоть до маниакальности. Эти вещи поддаются контролю, при наличии противовеса: это и режим дня, и минимум физических упражнений… Сублимация — опять-таки слово, получившее странный оттенок, но означающее в целом высветление низших энергий — занятие трудоёмкое, но, в конечном счёте, единственно действенное против низко-сильных черт личности.

Тут-то я проваливаюсь с треском, ну а кому как не мне задавать тон? Каждый раз кажется, что всё — ничегошеньки-то ты, брат, не стоишь, и после совместных медитаций уровня городской канализации, перейти к общению более выского порядка — сложно, очень сложно. Но делать-то больше нечего, кроме как мотать на ус и начинать всё снова и снова.

Мне-то странным образом казалось, что я достаточно силён, чтобы мочь справляться с такими вещами — но нет, куда-то деваются силы. Моя устаканенная душа совершенно теряет ориентиры, когда перемены затрагивают глубокие слои: ценности, сексуальность, дом. И энергия просто уходит… куда? В страх.

Не тот страх, от которого панически дрожат, а просто неприязнь к переменам, совершенное неумение действовать в кардинально меняющейся обстановке. Недоработочка тут у вас кармическая-с, недоработочка… Однако, кроме меня, думать и действовать некому, свалить не на кого, и на советы особенно рассчитывать не стоит — ведь никто кроме нас двоих, не понимает, что происходит. Вернее, мы хотя бы немного можем попытаться понять; для остальных же происходящее — вполне простой сюжет, укладывающийся в уготовленные социальные рамки, и не вполне положительные притом.

Конечно, можно ещё и «ниасилить»: вернуться в свою раковину и не высовываться. Но, даже отбросив честь и гордость, это как-то тоже… Ведь если раньше это имело смысл единственно для прекрасного и светлого будущего, то сейчас это будущее уже наступило, вот оно, и бежать от него… Кто знал, что перемены будут восприниматься так страшно? Ну, зная себя, я мог бы догадаться и готовиться эти два года, пускаясь во все тяжкие и прыгая с парашютом (последнее — точно шутка). Может быть, и помогло бы. А отступать сейчас и бросать любимую наедине с её судьбой — не уверен я, что так будет лучше, хотя с каких-то позиций вроде бы разумно. Даже мудро: невмешательство, выждать паузу и всё такое, необходимое, когда у человека заканчивается важный эпизод жизни, к которому я хотел бы иметь как можно меньше отношения. Вправе ли я вообще отойти от этого? По сути, тот эпизод начался при моём активном содействии — значит, и хлебать свою часть каши тоже надо; как бы ни было больно от каждой вещи, тем более — от каждого слова, которые возвращают меня к неверному решению двухлетней давности.

Силы и возможности возросли — но поднялась и планка. А её держать надо: mark twen, глубина нормальная.

Итак, отступить в свою крепость, и действовать оттуда, как это представлялось — я не могу; придётся строить крепость где-то внутри себя, возможно, испытания к этому и толкают. Осталась другая крепость: сама любимая моя, но ведь и она человек, замученный жизнью, бытом, собственными заморочками; надо отдать ей должное, она приобрела завидное постоянство, и всё-таки я слишком привык расчитывать именно на дом, на родственников, на А.Г. — как единственного надёжного друга. А тут всё несколько иное, другие жизненные ценности. Огромная родственность атманических тел вовсе не означает несомненной родственности буддхиальных — если вы понимаете, что я имею в виду; говоря проще, общий высокий духовный идеал не рождает одинаковые сиситемы ценностных акцентов.

Хотелось бы понять тебя, не пропуская через собственную призму. Да, это сложно так же, как и согласовать мнения о цвете предмета, рассматривая его каждый через цветное стекло своего цвета. Никто не прав до конца, правда где-то в стороне.

Глубже боязни перемен я ничего пока не вижу, несмотря на то, что остальные проблемы достаточно острые — но, при наличии силы воли, преодолимые. Остаётся глубоко вдохнуть и… ва-банк, первый прыжок с парашютом: не ешьте, иначе нагадите в штаны. Всё получится, ведь просто по-другому никак.

Всё на всё.


     мы не можем похвастаться мудростью глаз
     и умелыми жестами рук
     нам не нужно всё это, чтобы друг друга понять
     сигареты в руках, чай на столе:
     так замыкается круг
     и вдруг нам становится страшно что-то менять

          перемен требуют наши сердца
          перемен требуют наши глаза
          в нашем смехе и в наших слезах
          и в пульсации вен
          перемен,
               мы ждём перемен


Current music: Кино - Перемен!

Всё болит, даже шея, хотя и непонятно, она-то тут причём? Наверное, с непривычки. Да пусть болит, я согласен, лишь бы не стало привычкой.

Электропоезд до станции Новосибирск-Главный ушёл перед самым носом. Прогулка по тихому лесу туда, прогулка по тихому лесу обратно. До чего же здорово в Академгородке: воздух, способный как следует проветрить закоулки души любой степени серости. Конечно, обратно, к остановке шёл неторопясь, вслушиваясь и приглушённые звуки зимнего леса.

Пусть весь мир подождёт.

Тёплое несолнечное утро, сладкий ноябрь. Снял шарф, потому что в автобусе будет совсем жарко, а когда оно в сочетании с околосонным состоянием — так и до обморока недалеко. Стало свежéе. Берёзки, перепутавшиеся с соснами, повсюду тонкое одеяло сахарного снега, сонные вскрики птиц.

Вверх, вверх — вниз, вниз. Лучше медленно подниматься к далёкому небу, чем прижимать тяжёлые тучи к безупречно-правильной земле. Оно, небо… Чёрт возьми, оно всё же достижимо, что бы там кто бы и во что бы то ни стало.

Утренний разбред мысляний. Автобус обхватил тягучим жарким сиропом. Приземлился на сиденье возле задней двери, на колесе: там неприятно дребезжало и обдавало холодным воздухом на остановках, и это было как раз то что нужно, чтобы не заснуть. Совсем не люблю спать в транспорте; впрочем, в этот раз погружение в полусон было считай что неминуемым. И я подпрыгивал на остановках, что-то бормотал, дёргал во сне руками и ногами — всё как обычно и что совсем не нравится. Рядом прикорнула девушка, незаметно привалившись к моему правому плечу. Тихий час, ровное жужжание шасси, баюкающая песнь дорог.

Светло мне, что может быть иным, как не сладкий наш ноябрь? И наши ночи — звёздные, с планет движениями, с занавесками, со снежками, с ароматами, с хвойными лесами.

Друг наш Серый Король постарался в это утро на славу: растёкся постепенно плотным-плотным сахарным туманом, так что едва видно на несколько метров. Город превратился в молочную равнину: все высокие дома были беспощадно съедены. Что бы он ни хотел этим сказать, у него ничего хорошего не вышло. Нет, друг мой, врёшь: не проймёшь ты этим, всё равно справимся.

Вынырнул конфеткой трамвай из сахарной пыльцы и с хрустом прорвался дальше. Мост, тонущие в мармеладе цукерки железнодорожных рельс, справа и слева. Не люблю я сладости: сам сладкий. Сахарная пудра осела на лице. Туман делает близоруким: видно только то, что перед носом; ни дороги вперёд не видно, ни пройденного пути. Хитрец Серый Король, ой хитрец.

Я помню, что снилось сегодня: вдруг пропала сила тяжести и мы летали, касаясь рук руками и отталкиваясь от предметов и форм.

А вот справимся, а вот пройдём, всё изменим.

Наши ночи — лунные, у костра, среди трав тёмных, зверей диких, ветров буйных. На снежном перевале, среди сахара, снега, между двух войн, грязи болот и мрачных облаков.

Значит, надо стиснуть зубы, пусть крошатся, корни расшатываются и дыры виднеются. Будет немного больно.

Всё — за всё.

Туман рассеялся, выставив непоказ контуры зданий. А там, в лесочке, всё так же тихо и хорошо, шуршат серые белки, прыгают по веткам снегири, и птички, похожие на синиц, только серебритстые — поют, насколько я их понимаю, о нас. Опустятся сумерки, и я вернусь в дома, которые больше не одиноки: там живёт моё сердце.


     шёл содат с войны, шёл к себе домой
     от семи смертей убежал живой
     нёс семье гостинцев в рюкзаке потёртом
     у околицы встретился сосед
     обнял и сказал: «дома больше нет
     мать, отца, сестру не вернуть из мёртвых»

          и в этот светлый день он сошел с ума
          и молчал два дня и две ночи
          и лишь на третий день ушёл, взяв автомат
          понял тот солдат, чего хочет

     пересёк границу, пришёл в страну
     с кем совсем недавно вели войну
     голод, как стервятник, и снег да кочки
     стал искать деревню подходящую
     меж двух рек у леса лежащую
     с домом, где живут мать, отец и дочка

     «вот и я пришёл, поквитаться бы
     я для вас такой же хочу судьбы
     станете вы плакать за гибель близких»
     и в глаза глядят, и молчат в ответ
     девушка, старуха и безногий дед
     и на бедной скатерти пустая миска

          и, молча сев на стул, он сошёл с ума
          развязал рюкзак и разулся
          и в угол зашвырнул штык и автомат:
          «я принёс поесть, я вернулся!»


Current music: Кукрыниксы - Солдатская печаль

Скромнее надо быть, скромнее. Хочется чудес — чтобы не где-нибудь там наверху, а прямо тут — пшик! — и вот оно. Эх, да любовь-то огромная и полноводная чувствами — и её хочется, да черны воды этого океана. Где потоп — там и мель; самые сильные дожди бывают только в пустыне.

Моя любовь переплетена с жизнью. Высокое — выше глаз, как и положено, остальное — простецкое, да всё на виду. А когда оно сверху спускается — то не благодать, то гнев божий: спасайся кто может, берегись поезда.

Стараюсь писать так, как будто весь мир у меня в постоянных читателях.

Иногда возникает чувство, что сам Господь Бог с утренним кофе читает мой молочный блог.

Скромнее надо быть, скромнее…


     мы слышим запах травы
     мы пьём облака
     наши души — цветы
     наша память — река
     нас невозможно узнать
     мы носим лица людей
     мы для того чтобы ждать
     в один из ста тысяч дней

     кто ты, кто ты?
     сколько в тебе тишины
     светлой печали соты
     мёдом наполни души
     в сердце умолкнет шёпот
     брошенных кровью фраз
     кто ты, кто ты?
     ты — один из нас


Current music: Dolphin - Чужой

     мы с тобою
     две капли разные
     одной воды
     слёзы облака
     разобьёмся о землю стразами
     разлетимся вокруг да около
     бесконечное вниз стремление
     награждённое солнца взглядом
     принесёт траве упоение
     нас с тобою положит рядом

     и нас с тобою не отыскать
     всё что мы есть — вода
     лишь остаётся ждать
     серебра дождя


Current music: Dolphin - Серебро

Я иду пешком по святым местам, и тёмно-оранжевый купол неба покачивается в такт шагам. Под алыми фонарями носятся рои белых мух, морозный воздух покалывает щёки. У меня ощущение, будто именно сегодня покрытая снегом осень обернулась свежей и молодой зимой.

Перехожу дорогу, нос щекочет жирное облако бензина из трубы покидающего остановку пазика; вчерашняя сырость покрылась уверенным снегом, торча тут и там ледяными проплешинами. Настроение маршеобразное, и музыка играет в такт — я люблю живую музыку, поэтому не ношу плеер; и вот мой крестовый поход, словно марш: места, покрытые тёмными пятнами прошлого, очищаются от одного взгляда; моё шествие несёт мир и просвещение, театры и толкиенистов, чердаки и голубей. И то ли мне хорошо от этого, то ли оно так хорошо от того, что хорошо мне.

Мы так недавно шли этой же дорогой, что, кажется, снег всё ещё тёплый от наших ног. Как узнать, что такое любовь, если не пройдёшь через ночь страшных испытаний?

Настанет свет, и тысячелетний зверь вздрогнет и отступит перед тем, что сам не может познать.   

Я не могу скрыть улыбки, и мне немножко нравятся любопытные взгляды молодых барышень. Но я улыбаюсь не им.

Ждал тебя, сколько помню себя — всё тосковал, так пусть сладко-сладко замирает сердце, и пусть кровь сотрясает виски, и веют зимой большие улицы — ничего не жалко. За зимой настанет весна, а потом будет лето: его жаркие и прохладные дни, где растут жёлтые одуванчики и пахнут вечерние костры.   

     полотно, на котором был лес,
     в котором был дом, в котором жил я,
     который не спал в ожиданьи чудес,
     сгорело дотла
          как седая ветла
               за краем села
     на Ивана Купала

     а выпь, что стенала о нас,
     поющих про птиц, похожих на свет,
     несущий нам крест, который не спас,
     меня обняла
          со мною была
               за краем села
     на Ивана Купала

     в страстном сумраке свеч
     одежда падает с плеч
     я держу в руке венч
     до скорых встреч
     на Ивана Купала

 

Current music: Веня Дркин - На Ивана Купала

Всё самое дорогое, самое бредовое и драгоценное собралось в этом сновидении.

Гляжу в окно, с самой высокой и широкой точки на этом берегу, откуда бы река была видна куда лучше чем из дома. Этот вид из окна делает, пожалуй, моё место работы настолько домашним и уютным; и вот я смотрю, и вижу снежный пейзаж, и реку, и тот берег в крупяном тумане, и взвесь снежинок. Я помню сегодняшний сон, мне спокойно и уютно, как будто маленькие снежинки прикоснулись к сердцу и тихо разливаются, теплея, по его розовым закоулкам.

Я помню бесконечную снежную равнину и сияющее сквозь снежную пыль солнце. Где-то за этим полем есть место с большими ветряными генераторами, я помню его летним, а теперь там золотятся лучиками снежные шапки. Почему-то совсем не холодно, как будто лето, просто снег. Дети разного возраста вокруг, в лёгкой одежде, счастливые и с румянцем на щеках. Моя хорошая стоит рядом и улыбается, счастливая, какой, кажется я видел её только вчера. Она поднимает руку и перед нами вырастают по снегу трамвайные рельсы; и вот уже покачиваясь и позвякивая, и роняя ярких зайчиков стёклами, спешит трамвай и останавливается возле нас; шумной толпой дети рассаживаются у окон, а мы стоим на передней площадке. Лучи касаются её лица, пробегают по блестящим глазам; трамвай трогается и катится по знакомым местам — знакомым, конечно, только во сне. И она говорит: вот, мы едем на экскурсию, или в путешествие, через все местности, где не были очень давно. И рядом проплывает старый завод, который часто снился, и мостик, и лес на острове возле шлюзов — и кругом золотящийся снег. По салону гуляет прохладный воздух и щебечет ребятня.

Всё самое дорогое, самое бредовое и драгоценное — летят самолёты, плывут пароходы, едут трамваи.   

Так бывает.


     тонкие руки
     лёгкие крылья
     каждое слово — пыльцой от губ
     утопится нежность в изобилие
     звуков волшебных труб

     голые кости
     души сияния
     платиной сердца дрожат глаза
     мы сократили все расстояния
     мы заглянули за…

 

Current music: Dolphin - MDMA

 

— Чёрт побери! Свеча в моей комнате всё время гаснет.
— Это не удивительно. Ведь я думал о вас, Эмилия…
— Чёрт меня подери!…
— Вы узнаете меня?
— Эмиль?
— Да. Так звали юношу, которого жестокая девушка заставила бежать за тридевять земель.
— Не смотрите на меня так… У меня лицо… обветрилось.
— Я вижу вас такой, как двадцать лет назад.
— Я разучилась плакать. Я стала злобной. Я курю матросский табак, адское зелье. Вот какой я теперь стала.
— Вы всегда были такой.
— Да?…
— У вас всегда был упрямый и гордый нрав. Теперь он сказывается по-новому. Вот и вся разница.
— Ммм, проклятье…
— На самых многолюдных маскарадах я узнавал вас под любой маской. Вы помните?
— Помню.

     ах, сударыня, вы, верно, согласитесь,
     что погода хороша, как никогда?

     вот что, сударь, я скажу,
     я и правда нахожу,
     что погода не такая, как всегда

     ах, сударыня, скажите, почему же
     этот вечер удивительный такой?

     право, сударь, может быть,
     это сложно объяснить,
     но, наверно, потому что вы со мной

     ах, сударыня, когда мы с вами вместе,
     все цветочки расцветают на лугу

     я скажу вам, сударь мой,
     мне бы надо бы домой,
     но цветочки я обидеть не могу

     как приятно и забавно,
     что я очень нравлюсь вам,
     ну а вы мне — и подавно
     вот и славно
     трам-пам-пам

— Что мне маска, которую надело на вас время?…
— Зачем, ну зачем? Зачем вы сердились тогда на него? За что?
— Вы целовались с ним на балконе.
— Его давно уже нет в живых.
— Но зачем вы целовались с ним?
— Чтобы отомстить вам. Вы танцевали с дочкой генерала.
— Ну… Танцевать прилично.
— Нет. Вы шептали ей что-то на ухо.
— Я шептал ей: раз, два, три… Она всё время сбивалась с такта.
— Смешно…
— До слёз.


 

     Карабас-Барабас
          опрокинул бас
               Дуремар убежал в кусты
     Пикассо и Дали
          были на мели
               продавали свои холсты
     короли и шуты
          открывали рты
               округляли в глазах нули
     а Матисс и Ван Гог
          распивали грог
               светотени свои плели

          первый луч
          первый дождь
               по весеннему Арбату ты идёшь
          первый звук
          первый снег
               эта песня — о тебе и обо мне

     короли и народ
          ели бутерброд
               а он падал всё маслом вниз
     и один генерал
          по ТВ сказал
               что на Марсе не будет виз
     журналист и актёр
          затевали спор
               о высоком, о роли муз
     а битлы и Шекспир
          покоряли мир
               на волынках играли блюз

          первый луч
          первый дождь
               по весеннему Арбату ты идёшь
          первый звук
          первый снег
               эта песня — о тебе и обо мне



Current music: Моральный Кодекс - Первый снег