после Питера воздух здесь кажется тёплым и влажно-пыльным, как будто над городом ранняя весна или средняя осень. хожу в майке и лёгкой тряпочной куртке нараспашку. кондукторы в троллейбусах с интересом и заботой интересуются, не холодно ли. всё как обычно. как и прежде. в общественном транспорте всё те же пассажиры. на улицах - всё те же бродяги, в подземных переходах - всё те же калеки с табличками и цыгане с детьми, кричащие "обув, обув!" всем проходящим мимо. из окна видна полосатая труба с дымом и чёрная, вечно свежая заплатка асфальта там, где с непреклонным постоянством последние двадцать лет раскапывают и закапывают канализацию. рано или поздно вместо канализации должны выкопать клад. даже если что-то здесь непоправимо изменится, всё останется прежним. наверное, поэтому про такие места говорят "дома".
дома дожди и сильный, порывистый ветер, от которого высоко летают маленькие дворовые собаки и низко - большие портовые чайки. на волнах потешно кувыркаются утки и другие, неизвестные природе перелётные птицы. маленькие и чёрные. кувыркаются в самом прямом смысле. потому что когда кидаешь им хлеб, то сильный ветер с моря сносит его почти к самому берегу, и наиболее голодные кидаются туда, хватают его зубами и сразу же начинают кувыркаться в подкатывающей волне. лебеди стоят чуть поодаль, гнут шеи и смотрят с отстранённым благородным неодобрением, которое кажется несколько напускным из-за того, что им тоже хочется кушать, а цирковые трюки на мелководье непозволительны для лебединых габаритов, ведь так и ноги переломать недолго. вот и стоят они в стороне, время от времени зарываясь клювом в тёмно-серые острые волны. кстати, клювы у лебедей как будто бутафорские, совсем не похожие на нормальные птичьи приспособления. внутри они как будто напильник: плоские и шершавые. когда море тихое, они толкаются почти на берегу, хватают хлеб с руки и от усердия непременно цепляют пальцы, сбивая кожу на суставах и вокруг ногтей. вчера вдруг вспомнилось, что знаю об этом с детства.
расплатившись за долгое отсутствие и непродлённый абонемент двумя конвертами, запаслась на завтра Кортасаром и ранними опусами Хемингуэя. разыскала старый рюкзак. завтра у меня будет ответственный день. закинув в мешок книги, молоток, цветные карандаши и тетрадь в клеточку, я отправлюсь в традиционное паломничество на озеро. завтра, как и всегда в это время, будет лить дождь. я буду месить грязь вдоль и поперёк по маленькому посёлку и по берегу озера.озеро будет спокойным, а посёлок тихим. здесь давным-давно до революции тургеневские девушки промывали минеральной водой хрупкие косточки и чахоточные лёгкие. разумеется, летом. а сейчас зима, и от того, что было давным давно, остались только покосившиеся и пошедшие трещинами воспоминания в виде мраморных перил, которые на самом деле никакие не мраморные, потому что в глубоких выбоинах под белым виден простой серый камень, а вместо отбитых шаров, венчающих перила, всё чаще торчат ржавые штыри. дома с пристройками и перевёрнутые лодки. таких населённых пунктов, наверное, сотни. и от их множественности и похожести иногда начинает казаться, будто их не существует вовсе, как не было и того самого времени, которое давным давно. как не было никогда тех самых девушек, у которых чахотка. и тех самых перил, которые пока из мрамора. здесь хорошо и необъяснимо спокойно. наверное, оттого что каждому время от времени нужно побыть человеком, не обозначенным на карте. наверное, потому что каждому время от времени нужно почувствовать в себе дар останавливаться на мгновение.
я буду ходить вдоль и поперёк. я ни строчки не прочитаю и не напишу. не оставлю никаких изображений: ни скрытых на плёнке, ни явных на листах в клеточку. но всё это будет завтра. а сейчас ночь и дождь. я, пожалуй, ещё немного полюбуюсь на полосатую трубу с дымом и на невидимую в темноте заплатку асфальта и отправлюсь спать.


вот ведь странно. в школе мне никогда не нравились сочинения на тему "как я провёл лето", а тут вдруг приспичило

звуки леса: олег медведев и дождь с ветром.
состояние: предвкушения