24-10-2004 03:16 46
"Когда я умру..."
Автобус остановился, и я, протискиваясь сквозь толпу уставших, раздражительных людей, пробилась к выходу. Соскочила с подножки, отряхнулась, сбрасывая с себя остатки суетливой городской поспешности. За спиной с шелестом закрылись двери. Заскрипел гравий, черный выхлоп отравил воздух, и автобус покатился дальше. Я не стала провожать его взглядом. То, что было передо мной, оказалось гораздо интереснее.
На обочине дороги, опустив тяжелую голову на передние лапы, лежал огромный, темно-серый пес. Кажется, он спал, но, словно почувствовав мой взгляд, проснулся и открыл глаза, оказавшиеся странно человеческими, цвета грозовых облаков, в которых отражается хвойный лес. Пес встал и подошел ко мне. Задумчиво обнюхал мою руку, обошел меня кругом и, оскалив в улыбке впечатляющей длинны клыки, прижался лбом к моей ладони. Я, удивляясь собственной смелости, погладила мягкие уши. Пес отступил на несколько шагов и замер в ожидании.
Было раннее утро. Календарь утверждал, что лето еще не закончилось, но на самом деле осень уже вступила в свои права, и деревья сверкали сквозь туман багровым золотом. Солнце искрилось каплями воды на верхушках елей, но дорога пока оставалась в жемчужно-прохладном полумраке. Я поправила рюкзак за спиной и зашагала по обочине к недалекому повороту. Пес последовал за мной.
Когда крохотный магазинчик с заколоченными окнами остался позади, по правую руку открылось поле. Туман рассеялся под напором жизнерадостных лучей, и стало видно, что земля покрыта темной зеленью. Не пшеница и не кукуруза. Я улыбнулась.
Шоссе заложило крутой вираж и поползло в гору. Ноги начали уставать. Где-то залаяла собака, потревоженная вторжением на ее территорию. Пес промолчал. Я вдруг заметила, что воздух пронизан теплым светом и переливами птичьих голосов. Трели доносились из леса, росшего по другую сторону дороги. Подъем закончился. Прямо передо мной возвышался потрепанный дорожный знак, сообщавший о скорой развилке. Я удовлетворенно кивнула.
Отходившая от шоссе дорога прорезала зеленеющее поле желто-серой полосой потрескавшейся глины. Вдали, почти у самого горизонта темнели деревья. Я направилась к ним. Солнце теплой ладонью легло на затылок. Ветер взъерошил мои волосы, пролетел еще немного и затих, запутавшись в траве. Птичьи голоса остались далеко. Тишину разбавляло жужжание пчел. Становилось жарко.
Я остановилась, стянула куртку, убрала ее в рюкзак и огляделась. Движущиеся точки машин, обозначавшие шоссе, и все еще нечеткие силуэты деревьев находились на одинаковом расстоянии. Вокруг расстилалось покрытое клевером поле. Я сорвала пушистый бледно-розовый цветок, сунула его в рот и почувствовала на языке полузабытую сладость. На мгновение стало пронзительно грустно. Я подхватила рюкзак и продолжила путь.
Деревья приближались. Уже можно было рассмотреть черно-ржавый забор, за которым они стояли, и красные ворота, в которые упиралась дорога. Вскоре я стояла перед ними и рассматривала внушительных размеров замок. Ворота были заперты. Ключа у меня не было.
Я вздохнула, решила, что нужно подумать, отошла в сторону от дороги и устроилась на земле, привалившись плечом к березе, охранявшей уже многие годы ворота. Пес устроился поодаль и, часто дыша, высунул длинный розовый язык.
Сквозь решетку было видно, что дорога в поселке посыпана гравием, а первый от ворот дом заброшен. Еще раз вздохнув, я просунула рюкзак на ту сторону между прутьями решетки, а сама, вспомнив былые навыки, перелезла через ограду, заработав только одну царапину на локте и испачкав джинсы ржавчиной. Удачно приземлившись мимо старого пня-муравейника, я отряхнулась, подобрала рюкзак и пошла дальше. Пес протиснулся под воротами.
Первый дом действительно был заброшен. Стекла были выбиты, ограда покосилась, а участок зарос бурьяном. Следующий выглядел немного лучше, там, по крайней мере, окна были целы. Потом была просека, упиравшаяся в забор, за которым стоял лес. Виднелись пятнистые стволы берез, их резные листья и неровные, танцующие под ветром лучи, падающие на землю сквозь кружевные кроны.
За просекой снова начались участки. Первый был спрятан густыми ветвями елей. Под одной из них я удивленно заметила несколько темно-коричневых кружочков и, нагнувшись, убедилась, что это – грибные шляпки. Такие бывают только у белых. Осторожно отломав толстые ножки, я вытащила красавцев из их убежища. Исследовав свою добычу и не обнаружив никаких изъянов, я подумала в предвкушении: "Будет к ужину картошка с грибами".
Второй участок был аккуратным и ухоженным. Веселенький сине-белый заборчик содержался в отличном состоянии, дом был светлым и радовал глаз цветными занавесками на окнах, а у крыльца яркими пятнами выделялись клумбы с осенними цветами. Миновав дом, я свернула на просеку. Часть ее - рядом с забором участка - была усыпана темными бусинами черноплодки. Я с удовольствием сорвала несколько ягод с простирающихся над оградой ветвей. Ярко-терпкий вкус и кровавые разводы сока на пальцах вызвали очередную улыбку. Которая стала еще шире, когда я повернулась к забору напротив.
В самом заборе ничего необычного не было - просто стальная сетка, прикрученная к врытым в землю столбам. Столбы были зелеными. Дом за забором - тоже. Я потратила несколько секунд на разглядывание шиферной крыши и двери второго этажа, наполовину спрятанной разросшейся сиренью, а потом решительно направилась к калитке, которая с негромким скрипом пропустила меня в сад.
Здесь, похоже, уже давно никто не косил траву, потому что она доходила мне до пояса. Кусты смородины блестели рубиново-красными и прозрачно-желтоватыми ягодами. Слева у забора заманчиво темнел крыжовник. Впереди, за смородиной, поднимались переплетенные стволы старых вишен, а рядом - гнущиеся под тяжестью плодов яблони. Ветер, напоенный нежным ароматом, напомнил мне о зарослях шиповника. "Надо будет не забыть взять перчатки, когда пойду срезать цветы, а то опять все руки будут в колючках“, отметила я мысленно. "А пока..." Я осторожно выпутала из травы несколько колокольчиков и, помахивая эти букетиком, направилась к дому.
Садовая дорожка встретила мои ноги острыми гранями камней, которые ощущались даже сквозь подошву кроссовок. Крыльцо одарило жалобным скрипом, когда я решила взяться за расшатанные перила. Дверь, наоборот, не произвела ни звука - видно, петли были смазаны незадолго до моего появления. Я задержалась на пороге, собираясь с духом, и вошла внутрь, заметив, что пес все еще идет следом.
Передо мной была большая светлая комната, больше всего похожая на застекленную веранду. На вешалке висели разнообразные дождевики и куртки, у стены стоял старомодный зеленый велосипед, на изящной этажерке примостились забавные безделушки и детские книги довоенных времен. Дальний угол был занят шкафом с посудой и небольшим столом, накрытым вместо скатерти клеенкой в сине-белую клетку.
Сидевшие за столом люди обернулись. Похоже, мое появление прервало их завтрак. Некоторое время мы просто разглядывали друг друга.
В кресле у стены сидела молодая женщина с яркими, лучисто-зелеными глазами. Ее густые иссиня-черные волосы были небрежно заплетены в косу, доходившую до пояса. Она была одета в мужскую рубашку и старые джинсы, что придавало ей удивительно хрупкий и домашний вид. Она смотрела на меня с настороженным любопытством.
Рядом с ней, ласково улыбаясь, сидела еще одна женщина. Она была пожилой, полной, с мягкими руками, светлыми голубыми глазами и собранными в пучок седыми волосами. Наверное, именно то, что в облике двух женщин не было ничего общего, наводило на мысль, что это - мать и дочь.
Последним был мужчина - немолодой, сухощавый, седой, но с темно-рыжими усами, подтянутый и спокойный. Было понятно, что он отец молодой женщины. Его зеленовато-желтые глаза смотрели строго и внимательно, но уголки губ прятали улыбку.
Я попыталась представить, что же они видят перед собой, и мысленно ужаснулась. Худое, лохматое чудо, с мальчишеской стрижкой, ржавыми разводами на джинсах, расцарапанными руками, разукрашенной майкой и полудюжиной сережек в ушах. И с огромным, угрожающего вида псом в придачу.
Я облизнула губы, взъерошила и без того торчащие во все стороны волосы, переступила с ноги на ногу и обреченно сказала: "Ну, вот и я". Старик ободряюще улыбнулся, в глазах пожилой женщины зажглись теплые весенние огоньки, а ее дочь встала, подошла ко мне и сказала ласково: "Мы тебя ждали". И обняла меня.
Я задохнулась на миг и уткнулась лицом в ее жесткое худое плечо, позволяя гладить себя по голове, говорить что-то успокаивающе-бессмысленное и, в конце концов, усадить на непонятно откуда взявшийся стул. Почувствовав под собой нечто более надежное, чем мои ноги, я отстранилась. Женщина продолжала перебирать пряди моих волос. Пес положил голову мне на колени и заглядывал в лицо своими удивительными серо-зелеными глазами. Я улыбнулась, и, словно приняв это за какой-то им одним ведомый сигнал, хозяева дома тут же начали усиленно кормить меня завтраком.
Вечером, устроившись с книжкой на последней ступеньке ведущей на второй этаж лестницы, я наблюдала за тем, как мир, не спеша, погружается в темноту. Пес лежал рядом, наслаждаясь тишиной и теплом. Его голова удобно прижималась к моему бедру. Внизу на участке кто-то зажег фонарь у навеса над столом. "Значит, ужинать мы будем на свежем воздухе. Хорошо, что этим летом почти не было дождей, а то бы комары замучили", лениво подумала я, запуская пальцы в пушистую шкуру пса. "Все готово, идите есть", донеслось из-под навеса. Я поднялась, потянулась и спустилась вниз, перепрыгнув через две сломанные ступеньки. Пес, конечно, увязался за мной.
Вдыхая запахи травы и цветов, любуясь первыми звездочками, появившимися на синевато-серебряном небе, ощущая тепло шагающего рядом пса, норовящего ткнуться в мою ладонь своим холодным кожаным носом, предвкушая долгожданный ужин с картошкой и грибами в компании любимых людей, я чувствовала то, к чему стремилась, кажется, всю свою жизнь. Я чувствовала, что меня любят, что я нужна, что мне рады, что больше никогда меня не обидят и не осудят. И еще что-то, неподдающееся формулировке. Что-то, чего мне не хватало, где бы я ни жила и с кем бы ни делила эту жизнь.
Наконец, мне удалось поймать ускользающий образ. Им оказалась на удивление простая, пугающая в своей правдивости мысль: «Я дома».
А откуда-то, - может, из затянутого дымкой прошлого, а, может, из ненужного теперь будущего - звучали врезавшиеся в память слова:
Когда я умру, я не сгину, как искра во тьме.
Когда я умру, я очнусь на высоком холме...
Навеяно второй частью записи Оранжевой. Использованы строчки и идеи из стихотворения Марии Семеновой.
Автобус остановился, и я, протискиваясь сквозь толпу уставших, раздражительных людей, пробилась к выходу. Соскочила с подножки, отряхнулась, сбрасывая с себя остатки суетливой городской поспешности. За спиной с шелестом закрылись двери. Заскрипел гравий, черный выхлоп отравил воздух, и автобус покатился дальше. Я не стала провожать его взглядом. То, что было передо мной, оказалось гораздо интереснее.
На обочине дороги, опустив тяжелую голову на передние лапы, лежал огромный, темно-серый пес. Кажется, он спал, но, словно почувствовав мой взгляд, проснулся и открыл глаза, оказавшиеся странно человеческими, цвета грозовых облаков, в которых отражается хвойный лес. Пес встал и подошел ко мне. Задумчиво обнюхал мою руку, обошел меня кругом и, оскалив в улыбке впечатляющей длинны клыки, прижался лбом к моей ладони. Я, удивляясь собственной смелости, погладила мягкие уши. Пес отступил на несколько шагов и замер в ожидании.
Было раннее утро. Календарь утверждал, что лето еще не закончилось, но на самом деле осень уже вступила в свои права, и деревья сверкали сквозь туман багровым золотом. Солнце искрилось каплями воды на верхушках елей, но дорога пока оставалась в жемчужно-прохладном полумраке. Я поправила рюкзак за спиной и зашагала по обочине к недалекому повороту. Пес последовал за мной.
Когда крохотный магазинчик с заколоченными окнами остался позади, по правую руку открылось поле. Туман рассеялся под напором жизнерадостных лучей, и стало видно, что земля покрыта темной зеленью. Не пшеница и не кукуруза. Я улыбнулась.
Шоссе заложило крутой вираж и поползло в гору. Ноги начали уставать. Где-то залаяла собака, потревоженная вторжением на ее территорию. Пес промолчал. Я вдруг заметила, что воздух пронизан теплым светом и переливами птичьих голосов. Трели доносились из леса, росшего по другую сторону дороги. Подъем закончился. Прямо передо мной возвышался потрепанный дорожный знак, сообщавший о скорой развилке. Я удовлетворенно кивнула.
Отходившая от шоссе дорога прорезала зеленеющее поле желто-серой полосой потрескавшейся глины. Вдали, почти у самого горизонта темнели деревья. Я направилась к ним. Солнце теплой ладонью легло на затылок. Ветер взъерошил мои волосы, пролетел еще немного и затих, запутавшись в траве. Птичьи голоса остались далеко. Тишину разбавляло жужжание пчел. Становилось жарко.
Я остановилась, стянула куртку, убрала ее в рюкзак и огляделась. Движущиеся точки машин, обозначавшие шоссе, и все еще нечеткие силуэты деревьев находились на одинаковом расстоянии. Вокруг расстилалось покрытое клевером поле. Я сорвала пушистый бледно-розовый цветок, сунула его в рот и почувствовала на языке полузабытую сладость. На мгновение стало пронзительно грустно. Я подхватила рюкзак и продолжила путь.
Деревья приближались. Уже можно было рассмотреть черно-ржавый забор, за которым они стояли, и красные ворота, в которые упиралась дорога. Вскоре я стояла перед ними и рассматривала внушительных размеров замок. Ворота были заперты. Ключа у меня не было.
Я вздохнула, решила, что нужно подумать, отошла в сторону от дороги и устроилась на земле, привалившись плечом к березе, охранявшей уже многие годы ворота. Пес устроился поодаль и, часто дыша, высунул длинный розовый язык.
Сквозь решетку было видно, что дорога в поселке посыпана гравием, а первый от ворот дом заброшен. Еще раз вздохнув, я просунула рюкзак на ту сторону между прутьями решетки, а сама, вспомнив былые навыки, перелезла через ограду, заработав только одну царапину на локте и испачкав джинсы ржавчиной. Удачно приземлившись мимо старого пня-муравейника, я отряхнулась, подобрала рюкзак и пошла дальше. Пес протиснулся под воротами.
Первый дом действительно был заброшен. Стекла были выбиты, ограда покосилась, а участок зарос бурьяном. Следующий выглядел немного лучше, там, по крайней мере, окна были целы. Потом была просека, упиравшаяся в забор, за которым стоял лес. Виднелись пятнистые стволы берез, их резные листья и неровные, танцующие под ветром лучи, падающие на землю сквозь кружевные кроны.
За просекой снова начались участки. Первый был спрятан густыми ветвями елей. Под одной из них я удивленно заметила несколько темно-коричневых кружочков и, нагнувшись, убедилась, что это – грибные шляпки. Такие бывают только у белых. Осторожно отломав толстые ножки, я вытащила красавцев из их убежища. Исследовав свою добычу и не обнаружив никаких изъянов, я подумала в предвкушении: "Будет к ужину картошка с грибами".
Второй участок был аккуратным и ухоженным. Веселенький сине-белый заборчик содержался в отличном состоянии, дом был светлым и радовал глаз цветными занавесками на окнах, а у крыльца яркими пятнами выделялись клумбы с осенними цветами. Миновав дом, я свернула на просеку. Часть ее - рядом с забором участка - была усыпана темными бусинами черноплодки. Я с удовольствием сорвала несколько ягод с простирающихся над оградой ветвей. Ярко-терпкий вкус и кровавые разводы сока на пальцах вызвали очередную улыбку. Которая стала еще шире, когда я повернулась к забору напротив.
В самом заборе ничего необычного не было - просто стальная сетка, прикрученная к врытым в землю столбам. Столбы были зелеными. Дом за забором - тоже. Я потратила несколько секунд на разглядывание шиферной крыши и двери второго этажа, наполовину спрятанной разросшейся сиренью, а потом решительно направилась к калитке, которая с негромким скрипом пропустила меня в сад.
Здесь, похоже, уже давно никто не косил траву, потому что она доходила мне до пояса. Кусты смородины блестели рубиново-красными и прозрачно-желтоватыми ягодами. Слева у забора заманчиво темнел крыжовник. Впереди, за смородиной, поднимались переплетенные стволы старых вишен, а рядом - гнущиеся под тяжестью плодов яблони. Ветер, напоенный нежным ароматом, напомнил мне о зарослях шиповника. "Надо будет не забыть взять перчатки, когда пойду срезать цветы, а то опять все руки будут в колючках“, отметила я мысленно. "А пока..." Я осторожно выпутала из травы несколько колокольчиков и, помахивая эти букетиком, направилась к дому.
Садовая дорожка встретила мои ноги острыми гранями камней, которые ощущались даже сквозь подошву кроссовок. Крыльцо одарило жалобным скрипом, когда я решила взяться за расшатанные перила. Дверь, наоборот, не произвела ни звука - видно, петли были смазаны незадолго до моего появления. Я задержалась на пороге, собираясь с духом, и вошла внутрь, заметив, что пес все еще идет следом.
Передо мной была большая светлая комната, больше всего похожая на застекленную веранду. На вешалке висели разнообразные дождевики и куртки, у стены стоял старомодный зеленый велосипед, на изящной этажерке примостились забавные безделушки и детские книги довоенных времен. Дальний угол был занят шкафом с посудой и небольшим столом, накрытым вместо скатерти клеенкой в сине-белую клетку.
Сидевшие за столом люди обернулись. Похоже, мое появление прервало их завтрак. Некоторое время мы просто разглядывали друг друга.
В кресле у стены сидела молодая женщина с яркими, лучисто-зелеными глазами. Ее густые иссиня-черные волосы были небрежно заплетены в косу, доходившую до пояса. Она была одета в мужскую рубашку и старые джинсы, что придавало ей удивительно хрупкий и домашний вид. Она смотрела на меня с настороженным любопытством.
Рядом с ней, ласково улыбаясь, сидела еще одна женщина. Она была пожилой, полной, с мягкими руками, светлыми голубыми глазами и собранными в пучок седыми волосами. Наверное, именно то, что в облике двух женщин не было ничего общего, наводило на мысль, что это - мать и дочь.
Последним был мужчина - немолодой, сухощавый, седой, но с темно-рыжими усами, подтянутый и спокойный. Было понятно, что он отец молодой женщины. Его зеленовато-желтые глаза смотрели строго и внимательно, но уголки губ прятали улыбку.
Я попыталась представить, что же они видят перед собой, и мысленно ужаснулась. Худое, лохматое чудо, с мальчишеской стрижкой, ржавыми разводами на джинсах, расцарапанными руками, разукрашенной майкой и полудюжиной сережек в ушах. И с огромным, угрожающего вида псом в придачу.
Я облизнула губы, взъерошила и без того торчащие во все стороны волосы, переступила с ноги на ногу и обреченно сказала: "Ну, вот и я". Старик ободряюще улыбнулся, в глазах пожилой женщины зажглись теплые весенние огоньки, а ее дочь встала, подошла ко мне и сказала ласково: "Мы тебя ждали". И обняла меня.
Я задохнулась на миг и уткнулась лицом в ее жесткое худое плечо, позволяя гладить себя по голове, говорить что-то успокаивающе-бессмысленное и, в конце концов, усадить на непонятно откуда взявшийся стул. Почувствовав под собой нечто более надежное, чем мои ноги, я отстранилась. Женщина продолжала перебирать пряди моих волос. Пес положил голову мне на колени и заглядывал в лицо своими удивительными серо-зелеными глазами. Я улыбнулась, и, словно приняв это за какой-то им одним ведомый сигнал, хозяева дома тут же начали усиленно кормить меня завтраком.
Вечером, устроившись с книжкой на последней ступеньке ведущей на второй этаж лестницы, я наблюдала за тем, как мир, не спеша, погружается в темноту. Пес лежал рядом, наслаждаясь тишиной и теплом. Его голова удобно прижималась к моему бедру. Внизу на участке кто-то зажег фонарь у навеса над столом. "Значит, ужинать мы будем на свежем воздухе. Хорошо, что этим летом почти не было дождей, а то бы комары замучили", лениво подумала я, запуская пальцы в пушистую шкуру пса. "Все готово, идите есть", донеслось из-под навеса. Я поднялась, потянулась и спустилась вниз, перепрыгнув через две сломанные ступеньки. Пес, конечно, увязался за мной.
Вдыхая запахи травы и цветов, любуясь первыми звездочками, появившимися на синевато-серебряном небе, ощущая тепло шагающего рядом пса, норовящего ткнуться в мою ладонь своим холодным кожаным носом, предвкушая долгожданный ужин с картошкой и грибами в компании любимых людей, я чувствовала то, к чему стремилась, кажется, всю свою жизнь. Я чувствовала, что меня любят, что я нужна, что мне рады, что больше никогда меня не обидят и не осудят. И еще что-то, неподдающееся формулировке. Что-то, чего мне не хватало, где бы я ни жила и с кем бы ни делила эту жизнь.
Наконец, мне удалось поймать ускользающий образ. Им оказалась на удивление простая, пугающая в своей правдивости мысль: «Я дома».
А откуда-то, - может, из затянутого дымкой прошлого, а, может, из ненужного теперь будущего - звучали врезавшиеся в память слова:
Когда я умру, я не сгину, как искра во тьме.
Когда я умру, я очнусь на высоком холме...
Навеяно второй частью записи Оранжевой. Использованы строчки и идеи из стихотворения Марии Семеновой.
это: [ воспоминания о будущем ]
[ мечты о прошлом ]
Комментарии:
Гость
25-10-2004 23:26
Ощущения такие..Deja Vu
mr. X
mr. X
Нокки, да и я бы написала, если бы не эмоции через край...
Вот ведь как... Если уже двое верят, значит это реальность.
Вот ведь как... Если уже двое верят, значит это реальность.
shadowcatcher
Оранжевая Я не уверена, что верю. Но очень хочется.
*любопытно* А когда ты успела стать накхом?
*любопытно* А когда ты успела стать накхом?
Нокки, как потеряла свою и только свою собственную жизнь, так сразу в накхи и пошла. Научили.
shadowcatcher
Оранжевая, меня бы кто научил... Помню, от идеи накхов у меня в свое время осталось ощущение свободы и бессмертия. Было бы неплохо... Даже в обмен на свою и только свою собственную жизнь...