Зима – пять месяцев в году. Лета нет вовсе, по крайней мере, не для меня. Резкий, порывистый ветер вперемешку с бисерным снегом. Круглая, яркая луна сквозь открытое окно. Пуховое одеяло на высокой кровати, аквариум без единой рыбки, разбросанные по полу вещи. Широкое кресло, на нем – я, на моих затекших коленях – толстая книга в глянцевой обложке. Рыжий свет абажура, голубоватый отблеск компьютера. Глаза слипаются. Завтра рано вставать.
Освежающая прогулка – закутаться потеплее, натянуть шапку на уши до самых бровей, сунуть руки в карманы. Привычно-торопливым шагом до обледеневших ступенек, по пустой улице к мосту, замереть на середине, облокотившись на каменные перила. Мост над рекой, скалы вокруг иссечены снежными полосами, белеют далеко внизу выступающие из воды камни, журчит в темноте несмолкающее эхо. Немеющие от холода руки развести в стороны, ловя снег ладонями. Пересечь мост, подняться к старому ржаво-кирпичному дому. Подмигнуть темным окнам и пойти назад. Захлопнуть дверь, сварить кофе, завернуться в одеяло, завести будильник и заснуть под завывания метели, забыв дымящуюся чашку рядом с недочитанной книгой...

Мечты сбываются.
Это раз.

Пятнадцать лет – моя первая жизнь. На полгода дольше, чем твоя смерть.
Знаешь, если бы я могла поговорить с любым человеком, который когда-либо жил на Земле, я бы выбрала тебя.
Хорошо бы людей предупреждали за день до смерти. Тогда у них было бы время попрощаться. Сказать все, что не успели, не сумели сказать за все прошедшие годы. Попросить прощения. Простить. Оставить на память кусочек себя – цветную улыбающуюся фотографию крупным планом. Я бы поставила фотографию на край стола, и мне бы казалось, что я тебя помню. А так – только слова, искаженные временем.
Я теперь старше, со мной можно говорить, как со взрослой. От меня не надо прятать страх и кровь. Я могу понять, я не испугаюсь, не расплачусь. Я хочу знать... Впрочем, уже поздно.
Господи, если ты есть, позволь мне умереть во сне, пусть на пятнадцать лет раньше, но без боли...

Но не все.
Это два.

В августе я переезжаю в город своей мечты.
Одиссей, сын Лаэрта, король Итаки, в конце лета я стану твоей подданной и безумно этому рада. Пусть Дедал подарит мне крылья, это совсем не опасно, я не стану взлетать к солнцу – с такой высоты не видно того, что внизу.
А ведь там – крохотные домики, окруженные зеленеющим лесом; ладони гор, хранящие кристальную влагу уходящих за горизонт озер; изумрудные иглы пушистых сосен, отливающие нефритово-голубым небом; стремительные реки, обрывающиеся со скальных карнизов пенистыми водопадами. А там во все стороны – пьяняще-чистый воздух, скользящие тени ласточек, покрытые завитками деревьев горы. А там – так хорошо, что можно забыть обо всем, что было; обо всем, что будет; можно просто жить – сегодня, сейчас, не думая ни о чем.

И это есть благо, ибо, если все мечты сбудутся, ради чего будет жить?
Это три.