29-12-2003 14:48 35
"Город ангелов"
Ангел сидел и смотрел на огонек свечи. Огонек казался тусклым в ярком солнечном свете. Капельки воды, задержавшиеся после душа в его коротких темных волосах, переливались золотистыми искорками бликов. Пахло грушами. Груши лежали в большой плетеной корзине, гордо высившейся в середине стола. Ангел подумал, что, наверное, хозяйка дома купила эту корзину несколько лет назад на маленьком, но людном рынке, у старого, сморщенного, как сушеный банан, индейца. Почему-то эта идея позабавила его. Ангел усмехнулся уголком губ и, взяв тяжелую розовато-бежевую грушу, с наслаждением принялся хрустеть нежной мякотью. С его подбородка падали на стол прозрачные сладкие капли сока.
Девушка стояла под фонарем, и янтарно-рыжий свет делал ее нарядной, праздничной, солнечно-золотой. Она стояла, почти вплотную прижавшись к черному деревянному столбу, и вокруг нее расплывалось рыжее пятно, а за ним вставала стена непроглядной черноты. Шел снег. Девушка зябко передернула плечами и спряталась за фонарный столб, пытаясь укрыться от холодного ветра. Впрочем, ветер вовсе не был холодным. Наоборот, он был теплым для здешней зимы. Просто девушка была одета не по погоде – в тонкую белую тунику и кожаные сандалии, сплетенные из ажурных ремешков. Она переступила с ноги на ногу, стряхивая с тонких подошв-дощечек талую грязь, подняв голову, с надеждой посмотрела в черное небо и стала греть замерзшие пальцы своим дыханием.
Свеча погасла, хотя воздух в комнате оставался неподвижен. Ангел положил недоеденную грушу на белую скатерть, облизнул губы и пальцы и нахмурился. От фитиля тянулись две сизых струйки дыма, будто сгустки липкой паутины. В комнате вдруг наступили сумерки, солнце спряталось за кудрявым облачком, и весь мир стал однотонно-блеклым, словно нецветным. Ангел поднялся и вышел на крыльцо. Вдохнул свежий, пахнущий соснами ветер и понял, что случилась беда. Тогда он затравленно покосился на горящий край облака в безраздельно-синем небе и бросился бежать по узкой лесной дороге, заросшей жесткой травой.
Вдруг девушку посетило неясное, но определенно нехорошее предчувствие. Что-то должно было случиться, что-то неприятное, а, может быть, даже страшное. Она облизнула потрескавшиеся губы и снова запрокинула голову, на этот раз в тревожном ожидании. В черном, беззвездном небе непримиримо полыхал серп алмазной луны. За границей прозрачно-текучего фонарного света начиналась неизвестность. Девушка стояла в самом сердце этой неизвестности, вырванная из темноты потеками рыжего золота на шелково-белой тунике и каплями вызывающе-яркой крови на бледных сухих губах.
Дорога сделала несколько поворотов и вышвырнула Ангела на черное шоссе, перегороженное увесистым грузовиком. Ангел замер, пытаясь унять заходящееся после бега сердце. По лбу, по вискам, по шее, по плечам стекали капли пота, майка была покрыта влажно-темными пятнами. Солнце упоенно согревало и изнывающий от зноя лес, и черный асфальт под дрожащим маревом раскаленного воздуха, и блестящий горячим металлом кузов грузовика, и Ангела, который обошел, наконец, громоздкую машину и увидел, что было за ней. Наверное, он зря это сделал. Наверное, он вообще зря сюда пришел. Наверное, ему следовало остаться в доме, доесть свою грушу и пойти купаться на озеро в горах, а потом заснуть на берегу, лениво перебирая в уме рассыпанные по небу звезды. Он вообще много всего в жизни сделал зря.
После десяти минут разглядывания кристально-резкого растущего месяца стало ясно, что ждать под фонарем не имело смысла. К тому времени предчувствие стало уверенностью, а снег, покрывший землю вокруг фонаря равномерно-бурой слякотью, перестал таять на застывшем лице. Девушку ощутимо знобило, но она уже не знала, от чего дрожит – от страха или от холода. Прикосновение узких сильных ладоней к основанию шеи принесло ей облегчение. Она не стала оборачиваться. Просто расслабилась и медленно растворилась в непроглядной темноте, хлынувшей со всех сторон в тот миг, когда фонарь, вспоротый тонкими длинными когтями, разлетелся на тысячу многогранных осколков. Ночь уже смыкалась над девушкой, когда перед ней промелькнуло жесткое лицо с большими выразительными глазами и свежей царапиной на подбородке. «Ангел», улыбнулась девушка, соскальзывая в небытие.
Ангел собрал несколько осколков лобового стекла в ладонь и судорожно вздохнул. Девушка лежала на черном асфальте, и пятна крови выглядели как красные горошины на ее белом платье. Светлые, как лен, волосы рассыпались вокруг тонкого, серьезного лица. Глаза были открыты, и в них отражалось отчаянно, бездонно, неистово синее небо. Глаза были прозрачно-серые, как переливы лесного ручья, и такие же радостно-чистые. Ангел оглядел девушку с головы до ног, нашел босоножку, на которой во время падения порвался ремешок, и осторожно вернул ее на ногу хозяйки, привязав вместо ремешка своим шнурком. Помедлил еще мгновение и опустил девушке веки.
Волны вкатывались на берег и с шорохом уходили обратно в озеро. Крупные четкие звезды горели над ним в ночном небе. Ветер задумчиво перебирал щеточки сосновых хвоинок. Ангел сидел на выступающем из земли корне старой ивы и бросал в воду осколки пыльного стекла, имевшего, казалось, рыжеватый оттенок. Было темно, пусто и очень тихо. Шел снег. Пахло грушами.
Навеяно "Городом ангелов", короткой ночной прогулкой и немного Рутиной Oi_я.
Ангел сидел и смотрел на огонек свечи. Огонек казался тусклым в ярком солнечном свете. Капельки воды, задержавшиеся после душа в его коротких темных волосах, переливались золотистыми искорками бликов. Пахло грушами. Груши лежали в большой плетеной корзине, гордо высившейся в середине стола. Ангел подумал, что, наверное, хозяйка дома купила эту корзину несколько лет назад на маленьком, но людном рынке, у старого, сморщенного, как сушеный банан, индейца. Почему-то эта идея позабавила его. Ангел усмехнулся уголком губ и, взяв тяжелую розовато-бежевую грушу, с наслаждением принялся хрустеть нежной мякотью. С его подбородка падали на стол прозрачные сладкие капли сока.
Девушка стояла под фонарем, и янтарно-рыжий свет делал ее нарядной, праздничной, солнечно-золотой. Она стояла, почти вплотную прижавшись к черному деревянному столбу, и вокруг нее расплывалось рыжее пятно, а за ним вставала стена непроглядной черноты. Шел снег. Девушка зябко передернула плечами и спряталась за фонарный столб, пытаясь укрыться от холодного ветра. Впрочем, ветер вовсе не был холодным. Наоборот, он был теплым для здешней зимы. Просто девушка была одета не по погоде – в тонкую белую тунику и кожаные сандалии, сплетенные из ажурных ремешков. Она переступила с ноги на ногу, стряхивая с тонких подошв-дощечек талую грязь, подняв голову, с надеждой посмотрела в черное небо и стала греть замерзшие пальцы своим дыханием.
Свеча погасла, хотя воздух в комнате оставался неподвижен. Ангел положил недоеденную грушу на белую скатерть, облизнул губы и пальцы и нахмурился. От фитиля тянулись две сизых струйки дыма, будто сгустки липкой паутины. В комнате вдруг наступили сумерки, солнце спряталось за кудрявым облачком, и весь мир стал однотонно-блеклым, словно нецветным. Ангел поднялся и вышел на крыльцо. Вдохнул свежий, пахнущий соснами ветер и понял, что случилась беда. Тогда он затравленно покосился на горящий край облака в безраздельно-синем небе и бросился бежать по узкой лесной дороге, заросшей жесткой травой.
Вдруг девушку посетило неясное, но определенно нехорошее предчувствие. Что-то должно было случиться, что-то неприятное, а, может быть, даже страшное. Она облизнула потрескавшиеся губы и снова запрокинула голову, на этот раз в тревожном ожидании. В черном, беззвездном небе непримиримо полыхал серп алмазной луны. За границей прозрачно-текучего фонарного света начиналась неизвестность. Девушка стояла в самом сердце этой неизвестности, вырванная из темноты потеками рыжего золота на шелково-белой тунике и каплями вызывающе-яркой крови на бледных сухих губах.
Дорога сделала несколько поворотов и вышвырнула Ангела на черное шоссе, перегороженное увесистым грузовиком. Ангел замер, пытаясь унять заходящееся после бега сердце. По лбу, по вискам, по шее, по плечам стекали капли пота, майка была покрыта влажно-темными пятнами. Солнце упоенно согревало и изнывающий от зноя лес, и черный асфальт под дрожащим маревом раскаленного воздуха, и блестящий горячим металлом кузов грузовика, и Ангела, который обошел, наконец, громоздкую машину и увидел, что было за ней. Наверное, он зря это сделал. Наверное, он вообще зря сюда пришел. Наверное, ему следовало остаться в доме, доесть свою грушу и пойти купаться на озеро в горах, а потом заснуть на берегу, лениво перебирая в уме рассыпанные по небу звезды. Он вообще много всего в жизни сделал зря.
После десяти минут разглядывания кристально-резкого растущего месяца стало ясно, что ждать под фонарем не имело смысла. К тому времени предчувствие стало уверенностью, а снег, покрывший землю вокруг фонаря равномерно-бурой слякотью, перестал таять на застывшем лице. Девушку ощутимо знобило, но она уже не знала, от чего дрожит – от страха или от холода. Прикосновение узких сильных ладоней к основанию шеи принесло ей облегчение. Она не стала оборачиваться. Просто расслабилась и медленно растворилась в непроглядной темноте, хлынувшей со всех сторон в тот миг, когда фонарь, вспоротый тонкими длинными когтями, разлетелся на тысячу многогранных осколков. Ночь уже смыкалась над девушкой, когда перед ней промелькнуло жесткое лицо с большими выразительными глазами и свежей царапиной на подбородке. «Ангел», улыбнулась девушка, соскальзывая в небытие.
Ангел собрал несколько осколков лобового стекла в ладонь и судорожно вздохнул. Девушка лежала на черном асфальте, и пятна крови выглядели как красные горошины на ее белом платье. Светлые, как лен, волосы рассыпались вокруг тонкого, серьезного лица. Глаза были открыты, и в них отражалось отчаянно, бездонно, неистово синее небо. Глаза были прозрачно-серые, как переливы лесного ручья, и такие же радостно-чистые. Ангел оглядел девушку с головы до ног, нашел босоножку, на которой во время падения порвался ремешок, и осторожно вернул ее на ногу хозяйки, привязав вместо ремешка своим шнурком. Помедлил еще мгновение и опустил девушке веки.
Волны вкатывались на берег и с шорохом уходили обратно в озеро. Крупные четкие звезды горели над ним в ночном небе. Ветер задумчиво перебирал щеточки сосновых хвоинок. Ангел сидел на выступающем из земли корне старой ивы и бросал в воду осколки пыльного стекла, имевшего, казалось, рыжеватый оттенок. Было темно, пусто и очень тихо. Шел снег. Пахло грушами.
Навеяно "Городом ангелов", короткой ночной прогулкой и немного Рутиной Oi_я.
это: [ воспоминания о будущем ]
Комментарии:
Oi_
29-12-2003 16:32
Профиль
Это был не я, с когтями 
Мне очень понравилось.
...а потом заснуть на берегу, лениво перебирая в уме рассыпанные по небу звезды...
И груши тоже... уместны...
Мне очень понравилось.
...а потом заснуть на берегу, лениво перебирая в уме рассыпанные по небу звезды...
И груши тоже... уместны...
Да, и еще мне нравится твой нынешний аватар...
у старого, сморщенного, как печеное яблоко, индейца--в принципе не выношу такого сравнения, оно не имеет под собой никаког основания. ты просто никогда не пекла яблоки. от нагревания предметы расширяются, а не сужаются. ну не видела я сморщенных печеных яблок! даже те, которые при жизни были неказистые после печки становятся очень даже презентабельные.
вудумал какой то словоблуд и графоман...
теперь можешь смело удалять
вудумал какой то словоблуд и графоман...
теперь можешь смело удалять
shadowcatcher
Ms. Cellophane Вспомнив, как выглядели печеные яблоки, я нашла более правдивое сравнение.
shadowcatcher
Oi_
Я знаю, что это был не ты. Это был Ангел.
А мой нынешний аватар просто отражает мое нынешнее состояние.
Я знаю, что это был не ты. Это был Ангел.
А мой нынешний аватар просто отражает мое нынешнее состояние.
Нокки угу, сушеный банан концептуальнее!