И вот тогда стало по-настоящему больно. Боль зародилась где-то внизу, в одной точке, потом стремительно стала подниматься жгучей волной вверх, к груди, некрасиво скривился рот, слез не было почему то. Хотелось просто скулить, как обиженной собачонке, которую за что-то пнули, и она отлетела в угол. Чего я хотела, когда, повинуясь интуитивному порыву, достала его сумку, нашла там папку с бумагами, целеустремленно ринулась к голубой тетрадке, которую сама ему подарила, дрожащими руками вынула её и прочла его автобиографический рассказ? В голове одновременно водоворот мыслей (продолжая скулить, корчившись на диване): блин, как же так, а мне сказал, что ночевал у Пети, а мне говорил, что не может быть ни с какой другой, блин, а я же фигурирую там как девушка из Питера, с которой он живет, и которая интересуется лишь только тем, что он ест. Боль тем не менее нарастала, и мысли о страдающих голодающих детях Зимбабве, или о смертельно больных раком, или о суперкрасотках из Голливуда (и им ведь тоже изменяют их супермужчины) уже не помогали. Стало ясно, что как не крути, но если вот болит лично у тебя палец, или зуб, то не сравнивай не сравнивай, а боль эта лично твоя, и терпеть ее тебе придется по-любому. Стало обидно за женщин. Ведь что получается? У мужчин столько красивых вариантов: можно красиво бухать, красиво спать где попало, в конце-концов простите за навязчивый каламбур есть конец (простите еще раз), который можно кому нибудь… И тоже вроде все оправдывается и с точки зрения морали, искусства, философии и пр. Пьяная же тетка выглядит отвратительно, гулящая тоже, пьяная и гулящая вообще жесть. Что остается? Сойти с ума, завтра утром подвести глаза, накрасить губы красным, встать на каблуки, и пойти на работу, и разговаривать как Рената Литвинова. Еду в метро, открываются двери электрички, выход закрыт, но висит табличка «ВЫХОД РЯДОМ», понимаете, не «Нет выхода», а рядом. Выход рядом, комрад, слышишь, все будет хорошо!