Каждый раз боюсь, что такая запись станет последней, и увлекаюсь серией «лазил по инету». Но почти уже не охота писать ничего про себя, личного, что для внутреннего пользования. Может быть потому, что я, открытый человек, с годами, как ни странно, вовсе не стал менее открытым; то есть может быть и стал более сдержанным, но заодно научился выражать словами то, что накипело, более качественно, и, пожалуй, моих обычных, в той или иной степени открытых разговоров, в которых я не прячу свою личность под выдуманным аватаром, вдруг стало хватать вполне, и сверх того ничего личного раскрывать не хочется. Не потому, что тайна сама по себе. А потому, что потребности в этой информации у мира нет, есть единственно только моё собственное желание эту информацию выражать. И желание это — графоманство в худшем смысле, в смысле эксгибиционизма — стало ослабевать.

Я стал мерять всё временем. Не силами, а временем, которого мне не так уж было жалко, и вдруг стало. Прожил уже много, сделал мало. Да и в общем природа этого чувства тоже неправильная: что значит «мало»? Меньше, чем хотел? Так ведь и хотел не много.

Но жизнь себе представлял как-то иначе, совсем по-другому, чем сложил её до сейчас. И меряю вот теперь годами: ну ещё год туда, и пару лет сюда — глядишь, чего и выгорит.

Очень ворчать люблю, и все самокопания — на девяносто пять это ворчание. С одной стороны, поворчал — легче, с другой стороны, ворчание сродни гаймориту: высморкался — хорошо, а потом опять нос не дышит. Этот нос не прочистишь, в лечении нуждается он.

Мне нравится мой ник, но всё-таки это какое-то убегание. Как будто я не хочу отвечать за сказанное, пусть Элвин отвечает или Пушкин какой-нибудь, ещё лучше, его IP-адрес уже не вычислишь. Закон, государственная машина, для которой человек — это его имя и фамилия — вот уровень, на взаимодействие с которым претендуют мои слова, и скрывать их за ником — значит придавать им меньшую серьёзность, сопоставимую с безличными политическими надписями на стене. Пожалуй, настаёт пора закрывать утробно-позёрскую часть моего пребывания во всемирной сети и подписываться настоящими именем и фамилией: Иван Володкович. Я чувствую, я действительно переживаю, как Элвин умирает во мне. Не знаю, почему, вернее, слишком сложны причины. Может быть это потому, что я теперь становлюсь на чуточку более сам по себе — как это ни парадоксально! — именно теперь и становлюсь.

Спасибо вам, кто был со мной с самого начала этого дневника и кто останется до конца. Спасибо вам, кто читал и понимал, и чьи ники не входили в число ПЧ. Спасибо вам, кто пришёл недавно, у вас есть замечательная возможность прочесть всё с самого начала. Мой дневник, в котором есть только одна закрытая запись и за всю историю было удалено записей не более трёх. Он есть как есть, и, может быть, чем-то вам и будет полезен.

Ну а я пишу теперь почти всегда с работы, и тут дела ещё есть, к которым я, прошу меня извинить, и возвращаюсь.