Два года срочной службы. Потом два - по контракту на лодке. Потом еще два - мичманом в штабе. Итого - шесть лет в погонах. Северный флот - не поведет. Кольская, краснознаменная... под звездой... полярною рож-ден-на-я...
Эхма.
Про штабы и лодки не буду. Все, и качественно, есть у Покровского. Служил он, кстати, в 15 минутах от моего гарнизона. То есть у нас ВМБ ЗАТО Полярный, а у них - ВМБ ЗАТО Гаджиево. Все рядом.
Так что про дежурства по штабу, погружения в прочный корпус, отработку по БЗЖ и прочие изюминки к нему.
Я расскажу про то, о чем у Покровского написано вскользь и пренебрежительно - о срочниках.
Или о срочнике.
Или об одном дне одного срочника.

Встречаем девятнадцатилетие.

Мне без трех дней девятнадцать. Отслужил семь месяцев. Первый приказ пробит баночкой, так что ужем месяц, как борзый карась. Потертый такой, почти без чешуи.
Накрывать на стол своим сопризывникам что-то надо, так что иду в самоход по магазинам. В самоход - потому что замполит, замууля, суука, увольнений не дает принципиально. Пошел.
"Вдруг патруль-облава, заштормило море". Поймали. Как есть, с сумками, набитыми всякой магазинной чушью. Сутки продержали в "зиндане" (подвал комендатуры). Наутро вернули в казарму. А в обед замуууля объявляет мне перед строем... нет, не благодарность. Семь суток гауптвахты. Подарок на деньваренья, епть. Ну... есть.
Пятнадцать минут на сборы, прыжок в камаз, а вот уже и ворота "кичи". Представляюсь начкару, получаю к своей неделе отсидки три ДП за нечеткий доклад, отсутствие полотенца и еще какую-то хрень, и отправляюсь в общую камеру.
А там тридцать человек. И ни одного "карася". Зато там куча годков и полторашников (по году - полтора службы за плечами).
Сказать в таких условиях, что отслужил всего полгода - подписать смертный приговор. Пару недель тому назад парнишка (естественно "карась") с кичи уехал прямиком на операционный стол и последующую комиссацию - доской с гвоздями пробили почку.
Так что молчим в тряпочку, кидаем рамсы и вообще ведем себя по скотски - как и положено свежеиспеченному "годку".
Понеслась. Подъем в пять утра, строевые, выводные, начкары, патрули, пахота, строевые, пахота, выводные, в 12 отбой, проч. - проч. проч.
Проходит два дня. Вот и девятнадцатилетие. До обеда все спокойно. Основная группа ушла в город с лопатами помогать весне. После обеда троих человек оставляют на приборку камбуза - посуду мыть, мусор выносить, и т.д. Я в их числе. Прибираемся.
Возвращается народ из города. Охрана их вся своя, с соседних экипажей, так что господа матросы большей частью пьянючие в хлам - подогрели с воли. Крики, мат, звуки пионерского горна и барабанная дробь - залезли в школу через окно и позаимствовали.
В камере очередное пополнение - пришел кто-то новенький. Крики усиливаются. Причем настолько, что можно разобрать имена и клички.
Новеньким оказался "годуля" с моей части. Так что чаще всего упоминаюсь, точнее сказать - склоняюсь - догадайтесь кто. Перспектива попасть на ночь к трем десяткам пьяных ребятишек ни фига не радует. Мягко говоря.
Приборка закончена, помначкар распахивает дверь в камеру.
Нифига не пойду - говорю я. Жить хочу, блин.
Из камеры струится шипящий мат, помначкара - мичман - отводит меня в столовую, приставляет караульного, и уходит докладывать. Жду.
Приходит начкар - каплей. Обясняю расклад. Логично - говорит каплей. Давай в одиночку, а там комендант пусть решает, вечером о тебе доложу.
Заводят в одиночку. Сидим, грустим о судьбах мира.
А вот и ужин понесли. Слышу голос начкара из соседней камеры "выводной (отведи поссать, родной), запиши - третья камера отказывается от приема пищи".
В третьей сидит контрактник, по пьянке набивший лицо своему группману - офицеру. Вроде даже погоны оборвал, а это уже статья серьезная. Сейчас он с бодунища, и болеет. Не до еды.
Меньше минуты проходит - опять начкар: "запиши - вторая камера отказывается..." Во второй расположился подельник контрактника из третьей, и ему точно так же нехорошо.
Ну вот и моя очередь. Открывается дверь, начкар, автоматчик, парнишка из общей камеры с тарелкой в руках и ненавидящим взглядом - как же, годок карася обслуживает... "Нет", - говорю я, - "запиши" - говорит начкар. Дверь закрывается.
Тишина.
Четверть часа... полчаса... три четверти...
Грохот. Удар сапога по металлу. Кто-то открывает дверь. Так открыть дверь может только комендант. "Кто тут #$# жрать не хочет?!!! Сейчас я научу этих %$%% жрать!!! ^%$$#%!!!"
Вот как.
Грохот в соседней камере. "Что?! Ты?! $%#%!!! Лом ему!!! На лед его!!! Трое суток не давать жрать!!! %$%&!!!"
Грохот ближе. "%$%^#$^ туда же $%&$%&!!! Где третий?!!"
Третий, понятное дело, занят. Меняет памперсы.
Вот и в моей двери выгибают ключ. Красная рожа полковника-коменданта вытягивается. Вместо ожидаемой наглой пьяной рожи он видит зашуганного сопляка.
"Кто такой? За что задержан? Доклад!"
Докладываю.
"За что? за отклонение от маршрута? За это на неделю не сажают!"
Обьясняю - зам, подарок на день рождения.
"А не врешь? Щас ведь проверю!!! Ну, если врешь... смотри..."
Двери захлопываются.
Тишина.
Опять дверь. На пороге начкар - "выходи".
"Куда?"
"На расстрел, епт".
Идем в затылок. Выводной, как положено, сзади. Выходим во внутренний двор комендатуры. Плац, стены, фонари, снег.
Начкар удаляется, выходит писарь, протягивает ремень, притву и полотенце - то чего у меня не было при посадке.
Открываются ворота. Выходит на крыльцо комендант.
"П$%уй отсюда, салага. С днем рождения, #$% его мать".
До казармы сорок минут хода. Пришел. Наши собираются в баню. Пятница. Строимся, идем.
Карасевка.
Рос-си-я... бер-резки - тополя...