Пыльное серое утро пронзило темноту. Остатки темных клочков ночи были безжа-лостно растоптаны неумолимой истиной нового дня. Угрюмый человек, в сером пальто и дырой на заднице, обтянутой грязными серыми джинсами, шел по пустынной улице и пи-нал усталой ногой картонный пакет, в котором когда-то было молоко.
– Молоко, – тихим хриплым голосом сказал он, – Его ведь отнимают у коров. Их доят, дергая за сиськи, отнимая у их детей самое ценное, что у них есть... отнимают то, благода-ря чему они живут... Убийцы!
И, проклиная убийц, медленно разрушающих коровий генофонд, он яростно пин-нул грязным ботинком картонный пакет, который, перевернувшись в воздухе несколько раз, ударил по лицу появившегося из-за угла прохожего, оставив на его коричневом, изъе-денным молью пальто несколько маленьких желто-белых капелек протухшего молока.
– А... – хриплым прокуренным голосом произнес охуевший прохожий, и, слизнув с потре-скавшихся губ кислую каплю протухшего молока, смешанную с кровью, медленно стру-ившейся из пробитой пакетом дыры во лбу, закрыл глаза и умер.
– А молоко все-таки слизал, – заметил Угрюмый, и почесал розовую задницу через лохма-тую дыру в джинсах, – Наверное жить хотел?... Это тебе не коров доить, убийца...
Угрюмый поправил покосившуюся буденновку с яркой зеленой надписью "GreenPeace", и побрел по пустынной утренней улице, пиная грязным карающим сапогом измятую алюминиевую банку из под кока-колы, брошенную вчера пионером-отличником, идущим с вечерних блядок.
– Пакетов и банок на всех хватит, пидорасы!…

Так погиб Троцкий, а все говорят: Ледоруб... ледоруб...