Кофе
emergency
дневник заведен 08-07-2007
закладки:
цитатник:
дневник:
местожительство:
Москва, Россия
[1] 27-03-2024 16:49
Между прочим

[Print]
Акша Таквааш
25-07-2017 03:24 1-10 июля 1917
И, наконец-то, финальный пост (ну, не считая будущих еженедельных). Я честно успел устать.
1 июля

Керенский
"Сегодня великое торжество революции. Русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление."

Нокс
"Все наблюдательные посты были переполнены, так как там на­ходились не только артиллерийские офицеры, но и корреспонден­ты, и солдатские «делегаты». С другой стороны, надежная связь с передовой отсутствовала. Часы артиллерийского полковника на наб­людательном посту, где находился я, отставали на восемь минут, и по его приказу продолжали вести непрерывный огонь по враже­ским траншеям и после десяти часов, до тех пор, пока с одной из батарей не пришло донесение, что эти окопы уже заняла русская пехота."

Половцов
"Утром сижу в штабе, получаю отовсюду донесения о благополучном выступлении разных групп манифестантов, всюду безоружных и мирно настроенных. Наблюдаю из окон движение финляндцев, шествующих на большевистскую демонстрацию под звуки песни: «Было дело под Полтавой»… Что сказали бы их предки, «дравшиеся под знаменами Петра», увидев, какими плакатами эти знамена заменены. Когда все процессии благополучно тронулись, сажусь на лошадь и еду на Марсово поле, где около могил слезаю и наблюдаю прохождение манифестантов. Вдруг происходит паника. Как потом оказалось, некий солдатик Павловского полка, стоявший в шпалерах, почувствовал настоятельную необходимость на время удалиться, и он направился через плац к своим казармам, но по дороге необходимость стала чувствительной, и он из шага перешел в рысь. Увидев бегущего, несколько нервных молодцов решили, что что-то неладно, и тоже побежали к казармам. Какой-то остроумец крикнул: «Пулемет», — и пошла потеха.
Все, что было на площади, пустилось бежать в разные стороны. Не слыша никакого пулемета, спешу к мосту у Инженерного замка, откуда началась паника, по дороге обкладывая павловцев скверными словами. Порядок постепенно восстанавливается. Приостановившееся шествие снова приходит в движение. У моста нахожу человек 200–300 кексгольмцев, участвующих в манифестации, сбившихся в кучу. Подхожу к ним, здороваюсь и приказываю немедленно построиться, как воинам надлежит. Кто-то из унтер-офицеров мне заявляет, что беспорядок происходит оттого, что никто из офицеров с ними не пошел. Говорю, что если так, то я сам с ними пойду. Становлюсь на фланги и, вспоминая дни командования ротой, отчеканиваю шаг: ать, два, три, четыре. Тогда беседовавший со мной унтер-офицер кричит кексгольмцам: «Наши офицеры с нами не пошли, зато с нами сам Главнокомандующий. Ура Главнокомандующему!». Публика начинает галдеть «ура». Восстанавливаю тишину и веду кексгольмцев дальше. Вдруг Рагозин дергает меня за черкеску и обращает мое внимание на плакат, под которым я шествую. Вижу над головой надписи: «Долой министров-капиталистов», «Царя в крепость» и проч. Быть может, я бы сам присоединился к плакату «Долой Временное правительство», однако попасть на фотографию под большевистским лозунгом не хочется. А фотографов около могил, к которым мы приближаемся, сосредоточено много. Поэтому рекомендую кексгольмцам не терять порядок и отхожу в сторону. Большое будет удовольствие рассказать Терещенко, что я гулял под плакатом «Долой министров-капиталистов».
Манифестация протекает благополучно, и после полудня запуганные буржуи начинают дышать свободнее, а я отправляюсь завтракать.
"

Бочкарева
"Когда мы подошли к Марсову полю, где проходила манифестация большевиков, я приказала своим солдатам остановиться и минут пятнадцать посидеть и отдохнуть.
— Стройся! — скомандовала я, когда отведенное на отдых время истекло.
Мы все нервничали, как перед наступлением.
Толпа собравшихся людей на Марсовом поле была в самом деле огромная. Поток демонстрантов с большевистскими знаменами и лозунгами продолжал прибывать. Мы остановились в пятидесяти шагах от них и тотчас были встречены градом насмешек и ругательств.
Манифестанты поносили Временное правительство и кричали:
— Да здравствует революционная демократия! Долой войну!
Некоторые из моих девушек не сумели сдержать своего возмущения и начали им отвечать, провоцируя тем самым серьезную словесную перепалку.
— Когда вы орете «Долой войну!» — воскликнула я, выступив вперед и обращаясь к разбушевавшимся манифестантам, — вы помогаете разрушать Свободную Россию! Сначала надо разгромить германцев, а тогда не будет и войны!
— Убить ее! Убить ее! — послышались угрожающие выкрики.
В страшном возбуждении я шагнула вперед, навстречу толпе. Мои инструкторы пытались оттащить меня, но я вырвалась и шагнула прямо в гущу толпы, как безумная продолжая взывать к людям. Я не замолчала даже после того, как из толпы стали стрелять. Тогда мои офицеры приказали батальону открыть огонь. Началась ужасная потасовка.
Двух инструкторов батальона убили, причем один из них в это время защищал меня. Еще двух ранили. Получили ранения и десять моих девушек. Несколько пуль оцарапало меня, но я оставалась невредимой, пока кто-то сзади не ударил меня по голове и я не потеряла сознание. В это побоище оказались также втянутыми люди, пришедшие просто посмотреть на демонстрацию. И началась всеобщая паника.
"

Что ж за идиотка то(

Блок
"На другой день допрашивали в крепости беднягу Виссарионова и Протопопова, которого надо было развлечь (он изнервничался, запустил в поручика чайником, бился в стену головой и пр. — ужасный неврастеник). Развлекли немножко."

Бьюкенен
"Были получены телеграммы от Керенского с фронта, сообщавшие о блестящем начале долгожданного наступления. Вечером произошло несколько патриотических манифестаций против посольства, и во главе одной из них шел Милюков, который обратился ко мне с речью со своего автомобиля. На эту речь я ответил с балкона. Однако мне было бы, пожалуй, более уместно просить «спасти меня от моих друзей», потому что появление Милюкова вызвало контрдемонстрацию со стороны группы солдат Павловского полка. Некоторые из них, как передают, говорили даже: «Пойдем в этот дом и перебьем их всех», — но этого не случилось."

2 июля

Николай
Перед самым обедом пришла добрая весть о начавшемся наступлении на Юго-Западном фронте. На Золочовском направлении после двухдневного артиллерийского огня наши войска прорвали неприятельские позиции и взяли в плен около 170 офицеров и 10000 чел., 6 орудий и пулеметов 24. Благодарение Господу! Дай Бог, в добрый час! Совсем иначе себя чувствовал после этой радостной вести.

Половцов
"Моя система принимать решительно всех, не исключая дам, хлопочущих об родственниках, и всяких аферистов, приводит иногда к курьезным результатам. Раз мой адъютант Масленников, ведающий приемом, с ужасом докладывает: «На приеме сумасшедший». — «Все равно, давай его сюда». — Появляется благообразная личность в кафтане и трагическим полушепотом заявляет: «Я — Иисус Христос». Убежденно заявляю, что ни минуты в этом не сомневаюсь. Собеседник продолжает: «Но для моего проявления мне нужно 40 000 рублей».
Отвечаю, что это сущие пустяки и что, если он пройдет к начальнику штаба, там ему все устроят. Однако же, через несколько дней «Христос» возвращается с жалобой на то, что Балабин никак не может уразуметь идеи его проявления. Выражаю сожаление по поводу людского тупоумия вообще и направляю «Божество» в Синод, где, вероятно, его скорее оценят. «Оно» уходит, с грустью замечая, что на меня именно он очень рассчитывал. Тронут и польщен.
"

Проходит разгон анархистов, засевших на даче рядом с Питером.

Илья Эренбург выезжает из Парижа в Россию
"Наконец мне выдали паспорт от имени Временного правительства; оставалось получить визы. Это слово я услышал впервые — до войны никаких виз не было. Настал день, когда у меня оказались все три визы — английская, норвежская и шведская."

Колчак обиделся
"Приехал и Зарудный с комиссией. Зарудный заявил мне: «Совершенно ясно, что все это работа немецкой агентуры. Сколько мы ни расследовали этот вопрос, было ясно, что против вас команда решительно ничего не имеет. Поэтому вы должны принести жертву и снова вернуться на флот, так как большинство лучших элементов желает этого возвращения». Я сказал, что считаю себя настолько сильно оскорбленным, что командовать там считаю ниже своего достоинства, и поэтому к командованию Черноморским флотом ни при каких обстоятельствах не вернусь."

3 июля

Моэм (кто не знает, он не только писатель, но и агент разведки МИ6)
"Я вернулся в Америку, а вскоре за тем меня направили с секретной миссией в Петроград. Я колебался — поручение это требовало качеств, которыми я, как мне казалось, не обладал, но в ту минуту никого более подходящего не нашлось, а моя профессия была хорошей маскировкой для того, чем мне предстояло заниматься.
Причины, подвигнувшие меня заинтересоваться Россией, были в основном те же, что и у большинства моих современников. Русская литература — самая очевидная из них. Толстой и Тургенев, но, главным образом, Достоевский описывали чувства, каких не встретишь в романах писателей других стран. Величайшие романы западно-европейской литературы рядом с ними казались ненатуральными. Новизна этих романов побудила меня умалять Теккерея, Диккенса и Троллопа с их традиционной моралью; даже великие французские писатели — Бальзак, Стендаль, Флобер — по сравнению с ними казались поверхностными и холодноватыми. Жизнь, которую они, эти английские и французские романисты, описывали, была мне хорошо знакома и, как и другим людям моего поколения, наскучила. Они изображали общество законопослушное. Мысль его шла уже не раз хожеными тропами, чувства, даже вполне необычные, не выбивались за пределы допустимого. Эта литература предназначалась для просвещенных буржуа, людей сытых, добротно одетых, живущих в добротных домах, и читатели пребывали в непреложном убеждении, что эти произведения не имеют отношения к жизни.
А вот что поражает каждого, кто приступает к изучению русской литературы, так это ее исключительная скудость. Критики, даже из числа самых больших ее энтузиастов, признают, что их интерес к произведениям, написанным до девятнадцатого века, носит чисто исторический характер, так как русская литература начинается с Пушкина; за ним следуют Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Достоевский; затем Чехов — вот и все! Люди ученые называют множество имен, но не приводят доказательств, чем они замечательны; человеку же со стороны достаточно проглядеть эти произведения, чтобы убедиться — он ничего не потерял, не прочитав их. Я попытался вообразить, что представляла бы собой английская литература, начнись она с Байрона, Шелли (я не допустил бы особой несправедливости, заменив Шелли Томасом Муром) и Вальтера Скотта; продолжись Диккенсом, Теккереем и Джордж Элиот; и закончись на Джордже Мередите. Первый результат: этих писателей очень возвеличили бы.
"

Грушевский об Украине
"Одни стоят на точке зрения, что целость России — прежде всего. А мы стоим на точке зрения, что прежде всего — наш край. Прежде всего нас занимает то, что будет здесь, а затем уже общее."

Нокс
"В поезде, где числилось 850 раненых, действительно страдали от ран всего 15 человек. Почти все остальные имели ра­нения в левую руку, некоторые — в один из пальцев. Все ранения выглядели подозрительно. Прежде за нанесение себе ранения сол­дат приговаривался к смертной казни, но сейчас врачи, по крайней мере, те из них, что не состояли в различных комитетах, опасались арестовывать таких солдат."

Петроградская газета
"В Новой Одессе убиты и сожжены толпой 12 воров, в том числе вор Лопухов. Воров облили керосином и сожгли. Вокруг костра толпа бесновалась."

Деникин
"После двухдневной непрерывной артиллерийской подготовки, разрушившей сильные укрепления противника, русские полки двинулись в атаку. Между Зборовым и Бржезанами и у последнего пункта на протяжении нескольких верст фронт противника был прорван; мы овладели двумя-тремя укрепленными линиями. 19-го атаки повторились на 60-верстном фронте, между верхней Стрыпой и Нараювкой. За два дня тяжелого и славного боя русские войска взяли в плен 300 офицеров, 18 000 солдат, 29 орудий и много другой военной добычи; овладели неприятельскими позициями на многих участках и проникли в расположение противника на 2-5 верст, отбросив его на Злочевском направлении за Малую Стрыпу."

4 июля

Нокс
"Игнатьев сказал мне: «Если вы сейчас выйдете на любую сель­скую площадь и провозгласите, что война немедленно закончит­ся, но при единственном условии, что Николай Романов вернет­ся к власти, каждый с этим согласится без всяких разговоров о демократической республике»."



5 июля

Паскаль
"Я принял русского солдата, который «хочет отправиться во Францию»… Самый неприятный человек из всех, кто был. Я предложил ему, как всем, специальные бригады: нет. Он больше не желает слышать русскую речь. У него, так сказать, трагическое выражение лица. Он хочет уехать, даже рискуя прослыть дезертиром. В любом случае его будут считать предателем и подлецом, покинь он Россию или останься. Его дети, пяти и трех лет, тоже будут считаться подлецами. Слово подлец у него рефрен. На России будет неизгладимое пятно. Ударные отряды, проводимое мелкое наступление, от него скоро устанут, это ничему не послужит: всю Россию будут везде считать предательницей.
Лицо у него измученное, взгляд тяжелый, отчаявшийся, волосы длинные, погон нет. Это, определенно, недисциплинированный солдат; поскольку слишком категоричен и привержен идеалу. Я не мог умерить его отчаяние, это было трагично до слез, и мы расстались в волнении.
"

Суханов
"Заключительным актом съезда было создание нового полномочного советского органа — на место прежнего, Петербургского Исполнительного Комитета, пополненного делегатами мартовского совещания. Образованный съездом орган был назван Всероссийским центральным исполнительном комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов (ЦИК). Он должен был состоять из 300 членов. Что касается персонального состава, то как это ни странно, но я храню впечатление совершенно ничтожных перемен сравнительно с прежним. Бездействовало и помалкивало, правда, немало новых людей, безыменных и бесследных. Но действовали все те же."

Наступление продолжается.

6 июля

Урусов
"Наступление наше пока ограничилось одним коротким ударом, но чувствуется, что деятельно подготовляется дальнейшая операция, которая охватит более широкий фронт — что-то пошевеливаются на Рижском фронте, быть может, сговариваются относительно одновременного наступления с союзниками теперь, чтоб наш фронт ожил."

Гофман
"Пока моя «неожиданность» будет проведена в жизнь, нужно еще подождать 10-14 дней. Будем надеяться, что русские будут энергично продолжать свое наступление."

В Китае переворот.

Надежда Тэффи
"Один раз, в знаменитую ночь после милюковской декларации, какой-то большевик на углу Садовой требовал отказа от аннексий и контрибуций. Стоящий рядом со мной молодой солдат особенно яро поддерживал оратора, — ревел, тряс кулаком и вращал глазами. Я прислушалась к возгласам солдата:
— Не надо аннексий! Долой! Ну ее к черту. Опять бабу садить! Долой ее, к черту!
Вот кто поддерживал ленинцев. Опять бабу садить! Солдат искренно думал, что аннексия — это баба, которую собираются куда-то садить. Да еще «опять». Значит, она и раньше сиживала, эта самая аннексия.
В другой кучке центром был высокий солдат-хохол, старательно уверявший, что министров надо выгнать, иначе «хидра реакции поднимет свою холову».
А рядом стояла старуха, утирала слезы и умиленно приговаривала:
— Дай ей Бог, сердешной, пошли ей Господи! Уж намучавши, намучавши…
Все это похоже на выдуманную фельетонную юмореску, но даю вам честное слово, что это слишком глупо, чтобы было выдуманным.
"

7 июля

Деникин
"После неудачи утечка солдат стала все возрастать и к наступлению темноты достигла огромных размеров. Солдаты, усталые, изнервничавшиеся, не привыкшие к боям и грохоту орудий после стольких месяцев затишья, бездеятельности, братания и митингов, толпами покидали окопы, бросая пулеметы, оружие, и уходили в тыл… Трусость и недисциплинированность некоторых частей дошла до того, что начальствующие лица вынуждены были просить нашу артиллерию не стрелять, так как стрельба своих орудий вызывала панику среди солдат.
Стали поступать ко мне тревожные заявления начальников боевых участков о массовом, толпами и целыми ротами, самовольном уходе солдат с неатакованной первой линии. Некоторые из них доносили, что в полках боевая линия занята лишь командиром полка, со своим штабом и несколькими солдатами. Операция была окончательно и безнадежно сорвана.
Никогда еще мне не приходилось драться при таком перевесе в числе штыков и материальных средств. Никогда еще обстановка не сулила таких блестящих перспектив. На 19-верстном фронте у меня было 184 батальона против 29 вражеских; 900 орудий против 300 немецких; 138 моих батальонов введены были в бой против перволинейных 17 немецких.
И все пошло прахом.
"

Наступление сорвано.

8 июля

Луначарский
"Съезд кончился. Я нарочно не вошел в бюро Исполнительного комитета, которое будет заседать ежедневно, а только в общий состав его (около 300 чел.), который будет заседать раз в неделю. Я не войду ни в одну комиссию. И это потому, что я хочу вплотную, с головой уйти в культурно-просветительную работу в качестве члена Городской управы. Пройти туда у меня большие шансы. В этой работе все у меня в руках: дело я люблю, к нему способен, сравнительно недурно его знаю, имею связи и симпатии рабочих, априорное расположение ко мне многих культуртрегеров передового типа, являюсь редактором соответствующего отдела «Новой Жизни», имею от издательства «Социалист» заказ на серию в 15 брошюр «Культурные задачи пролетариата». Против говорит только то, что говорит против всего вообще, — всероссийская разруха, которая все затрудняет."

Корнилов
"По донесениям с фронта, многие части не исполняли приказаний, бросали свои позиции, другие не шли на поддержку. Каждое боевое приказание обсуждалось на митингах. По всем дорогам брели толпы солдат, дезертировавших из своих частей, производя грабежи и насилия в попутных селеньях. Я немедленно потребовал от начальников решительных действий против предателей и изменников, предупредив, что всю ответственность я беру на себя. Я приказал расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных на дорогах, на видных местах с соответствующими надписями."

9 июля

Пришвин
"На мой тяжелый вопрос отвечал социалист-революционер: «Что вы хотите от социализма, если христианство столько времени не могут люди понять?» — «А я социализм так и считал поправкой христианства: почему-то вот нельзя то осуществить, а если прибавить социализм, то и осуществится. Но если христианство откладывается до второго пришествия и социализм до какого-то столетия, то чем жить»."

Урусов
"Армия Корнилова перешла в наступление, сделан глубокий прорыв фронта — наша кавалерия работает в неприятельском тылу, взято 7000 пленных и 48 орудий, из коих 12 тяжелых. Настроение крепнет — обрисовывается планомерный подход ко Львову — большевики неудержимо теряют почву. Слава Керенскому — вознесенный на гребень революционной волны, он оказался на высоте положения. Он перевоспитался в государственного деятеля и, не порывая связи с демократией, он сделался самодержцем."

Мартов
"Положение создалось трагическое, и выход из этого, на каких бы разных языках мы ни говорили, мы все видим в революционной диктатуре."

Эренбург в пути
"Мы прожили два или три дня в Лондоне. Нас повезли на вокзал; куда мы едем, все еще оставалось тайной. Нас оказалось много — политические эмигранты и русские солдаты, убежавшие из немецкого плена. Все вагоны были переполнены. Эмигранты, разумеется, сразу начали спорить: одни были «оборонцами», другие стояли за Ленина. В одном купе дело чуть было не дошло до драки."

Временное правительство
"...постановило: предоставить командующим войсками Петроградского и Московского военных округов приступить незамедлительно к образованию в городах Петрограде и Москве комиссий: а) о дезертирах, б) по переосвидетельствованию белобилетников и в) по проверке отсрочек военнообязанных."

10 июля

Юсупов
"Всех обитателей дома допросили поодиночке. Настал черед императрицы. Под конец допроса ей предложили поставить подпись: «бывшая императрица». Она подписалась: «вдова императора Александра III»."

Колчак
"Политические деятели, которые заседали в Таврическом дворце, кажется, по делам ликвидации и с которыми я был знаком еще по Государственной думе, узнав о моем приезде, пригласили меня. Я приехал и рассказал о своем положении. Они также говорили мне, чтобы я не уезжал, что я нужен здесь. Я сказал, что готов ехать куда угодно и делать что угодно, но пусть мне укажут определенно, что я должен делать, что таких указаний я не получаю, обстановка же, в которой я мог бы оказаться, если бы остался в России, такова, что исключает возможность какой бы то ни было полезной работы для родины.
«Я считаю, — сказал я, — что единственное, чем я могу принести пользу, это драться с немцами и их союзниками когда угодно и в качестве кого угодно; я считаю, что это будет единственная служба родине, которую я буду нести, принимая участие в войне, которую я считаю самым важным, самым существенным делом из всего того, что происходит, что революция пошла по пути, который приведет ее к гибели, но я не политический деятель, я солдат, и поэтому считаю нужным продолжать свою службу, чисто военную. Раз я не могу в России принимать участия в этой борьбе, я буду продолжать ее за границей».
"

Терещенко едет в Киев на переговоры с Радой.
Закрыть