23-06-2014 19:33 Святое лето. ОБВМ
Хронология событий может быть нарушена.
Когда я расскрашивала пацифик, кто-то пошутил: «Он у тебя камуфляжный получается». Стою, оперев транспарант на плечо, древко приятно тяжелит ладонь. Митинг. Говорит Ортега, Дакота, Гендальф. Кандидат от Святого лета. Что я здесь делаю? Оглядываю толпу пестрых хиппи. Сразу подмечаю нескольких с напряженными спинами и тем самым, особым, взглядом. Вы, ребята, видели то же, что и я, а может и похуже. Теперь они обвешались бусами, курят траву и стараются забыть. Могу понять.
Призрак возникает среди толпы, набрасывается на меня из ниоткуда. Почти секунду трачу на то, чтобы поверить в реальность: Сперроу. Он тут и он хочет драки. Всегда рада. С удовольствием сверну тебе шею. Набегают люди. Кто-то хватает за руки меня, кто-то его. Девчонка с раскрашенным лицом вцепляется мне в горло. Глаза говорят мне, она всерьез. Отвалите все, это только мое дело! Я сама должна с ним разобраться. Нас все-таки растаскивают, и призрак исчезает в толпе. Может, мне показалось? Озираюсь, но меня сбивает выпуск новостей. Мое имя с экрана. Эти подонки решили воспользоваться мной, чтобы отправлять женщин во Вьетнам. Сволочи!
Дакота хочет поговорить. Она молодец, у нее есть цель и понимание, как ее достичь. По правде, мне мало о ней известно, но сейчас решаю довериться. Рассказываю о Сперроу, она все понимает правильно, обещает предупредить наших. Я сама придушу эту крысу, но им стоит знать, кого опасаться. Дакота снова говорит о силовых методах. Не нравится мне это. Достаю монету, верчу в пальцах. Идиотская привычка, но успокаивает.
Дакота не похожа на восторженную студентку или ловца острых ощущений. Она повидала немало дряни, кажется, у нее на глазах умер кто-то близкий. Говорю ей об этом, о том, что мне странно, почему ей до сих пор охота стрелять. Дакота не верит в мирный путь. Я тоже не верю, но очень хочу поверить. Это моя, мать ее, голубая мечта, мир таких вот лохматых хиппи, в котором не надо никого убивать, и я намерена за него бороться. Обещаю помочь Дакоте, но только в самом крайнем случае. Говорю, что все начинается со стрельбы по врагам, а оканчивается стрельбой по своим. Ее пробирает. Контузия, я и раньше замечала. Оказываю помощь как могу. В уме делаю пометку на ее реакцию. Почему-то картина, как Дакота разряжает дробовик в Джима или Керри легко оживает в голове. Не хочу.
Оставляю Дакоту нашим, и иду разбираться с призраками. Мечусь по Лету с криками и прикидываю, когда кто-нибудь позовет добрых парней в белых халатах. Мой спиритический сеанс срабатывает – Сперроу снова материализуется. Сцепляемся, и нам снова мешают. Крупная девчонка умело выводит из захвата. Явно ветеран. "Ты не знаешь, кого защищаешь!" Ей плевать. Меня утаскивают свои. Вечером Кэш приносит новость: моему приятелю после нашей встречи подурнело, и теперь он от меня скрывается, а к брахманам мне ходить запрещено.
Иду к брахманам. Так и есть, Сперроу нигде не видно, остальные просвещенные братья и сестры скалят на меня зубы и велят убираться. Оставляю подонку весточку и ухожу. Не хватало еще побить брахмана. Эта крыса уже успела куче народа напеть, что предатель – я.
Наши хотят, чтобы я выступила против призыва. Я могу, но честно предупреждаю, что Сперроу создаст проблему. Он в самом деле трется рядом со сценой, но не лезет. Я тоже не нарываюсь. Мне странно, что он первый полез в драку: крысам положено прятаться. Что-то неясно тут, и это повод поговорить. Начистить ему бляшку я всегда успею.
Стою, подпираю столб, кручу монету. Хочется травки. Зачем я все это делаю? Что я им скажу? Половина из них считает, что я «Мисс Призыв», кто-то верит Сперроу, а большинству вообще плевать на меня, на Вьетнам, на правительство. Диггер приносит письмо. Папа. Он верит в меня, велит мне держаться. Не волнуйся, пап, я справлюсь, я не позволю им мотать моим именем как сраной тряпкой. Когда приходит моя очередь, я говорю им, что думаю.
В этой войне нет правды. Если женщины хотят служить, пускай служат, они ничем не хуже мужчин. Только это не значит, что пора хватать всех девчонок подряд и слать их в эту мясорубку. Войне пора закончится, так что к черту призыв. Они, вроде согласны. Ну и славно.
Со Сперроу даже получается мирно поговорить. Он ничего не помнит, он уверен, что это я сдала Бобби и остальных. Девчонка, что его защищала, О'Нил, тоже тут. Они с Бобби были друзьями, так что ее тоже касается. Она называет Сперроу Энтони, хотя он всегда был Ричардом. Что еще я не знаю о тебе, лейтенант?
Оказывается, за ним охотятся спецслужбы, его должны посадить, а я, вроде как, героиня, звезда экрана, мать его. Лейтенант с О'Нил на два голоса убеждают меня, что я предатель. Оказывается, жалеть мирных гуков уже предательство. "Тот выстрел мимо тоже был случайностью?" Не был. Я действительно не подстрелила того связиста. Именно поэтому я и подала в отставку. Хорошо стрелять, когда точно знаешь, что там, в перекрестье прицела, враг. Как только начинаешь думать, ты уже не годен. Я сама себя списала, и система не возражала. После плена мне легко дали восьмую и отправили в мир.
О'Нил припоминает мне вьетконговский флаг, что висит в штабе левых. Не дает он ей покоя. Я вспоминаю, где видела О'Нил. Дакота подралась с ней из-за флага. После они поболтали и разошлись, флаг мы с тех пор выносили на демонстрации, но специально никого не раздражали, и он мирно висел внутри штаба напротив портрета Че. Ни меня, ни Ортегу это не задевало. Флаг – просто старая пыльная тряпка. Я довольно набегалась под тряпками, чтобы пылать к ним любовью. "Флаг – символ!" Ну что мне сказать? Что мне жаль тех, кто воюет за символы, а не за совесть? К черту, мне не нужна еще одна драка. О'Нил мне нравится, и я не хочу зазря ее бесить.
Они хотят, чтобы я пошла к ФБР, чтобы дала показания. Мне не нравится все это, но я пойду, мне скрывать нечего. Я помогаю левым с подготовкой к выборам. Лето не дает властям покоя, к нам наведываются ребята с дубинками и щитами. Помогаю им найти выход, отгоняю от них не в меру дружелюбных хиппи, которые еще не понимают, что с дубинками шутки плохи. В какой-то момент я оказываюсь в окружении, и следующее, что помню – Сперроу тащит меня на руках в лагерь левых. Кажется, меня слишком сильно приложили по голове. Нет, все так и есть, его голос, его лицо. Нихрена не понимаю. Ничего не успеваю сказать. Ладно, не знаю, кто там виноват, но я помогу им докопаться, и, если это все-таки Сперроу, я его даже не убью.
Мне приносят еще одно письмо, но прочесть его некогда, в штабе дела. Заканчиваю с левыми, пора идти в полицию. Допрос ведет гладкий тип в костюме с аккуратненькой прической и аккуратненькими бумажками в папке. Задает гладкие вопросы, но ведет к тому, что я сдала своих. Мне все это здорово действует на нервы, и я прямо говорю типу в костюме, что я думаю про чертову войну и про американское правительство, что войну затеяло.
О'Нил рассказывает про наркоту, от которой всех считаешь друзьями. С ее слов выходит, что те чарли, которым сдал меня Сперроу, просто дьяволы, гении шпионажа. Подмешали наркотики в еду, перевербовали, а я ничего и не заметила. Тут уже я не молчу. «Восемьдесят семь подтвержденных целей, ни одного выстрела по своим!». О'Нил бесится, заявляет, что я присвоила ее прошлое. Впервые слышу. «Ты и газет не читаешь?» Эту муть, где меня хвалят за Вьетнам? Нет, не читаю. Что там?
Оказывается, пехотный снайпер - недостаточно пафосная фигура, чтобы ее именем протаскивать закон. Я теперь морпех с элитной подготовкой и протекцией какой-то сенаторши. Бред какой-то. Однако, я уже не так твердо стою на земле. Гладкий типчик грозится в полночь арестовать Сперроу, и мы уходим. Я наконец-то могу прочесть письмо.
Я явственно ощущаю, как шестеренки в моей голове дают сбой. Передо мной письмо на хорошем английском, подписанное Лю Си. Посреди Святого лета меня нашло послание вьетконговского комиссара. Она благодарит меня и называет другом. Она. Меня. Называет. Другом. Внезапно разговоры о наркотиках, вызывающих дружелюбие, кажутся пугающе реальными. Меня пробирает холод. Что если это я? Что если я правда сдала своих ребят?
Бэт Харди, в здравом уме и твердой памяти, друзьям ли, врагам ли, доверила бы ты жизни своего отделения? Нет. Я беру письмо и отдаю его Сперроу и О'Нил. Кажется, их впечатлил мой жест. Возвращаемся к следователю. Он читает, складывает его в папочку к прочим аккуратным бумажкам. Меня арестуют. Я обещаю, что через час вернусь сама, чтобы никаких Микки-маусов в моем Святом лете. Удивительно, но гладкого устраивает мое предложение.
Сперроу намерен во что бы то ни стало вернуть себе память. Они с О'Нил применяют какие-то свои брахманские штучки, устраивают медитацию с музыкой и танцами. Красиво. Бесполезно. Пишу письмо папе. Он не будет мной доволен, но пусть хоть знает, что я люблю его. Вдвоем с О'Нил выходим на сцену, и я отрекаюсь от всех ярлыков, что на меня навесили СМИ. Хватит с меня чужого. Ненавижу, когда из меня делают идиотку.
О'Нил возвращает мне письмо от Лю Си, мне не нужно идти в участок, меня приказано не трогать. Ух ты! Стальные челюсти замерли у моей шеи, еще немного, и они сожмутся, откусят мне голову. Когда-нибудь, но не сегодня. Пока неизвестное чудовище еще не наигралось, и раз так, я потрепыхаюсь.
Бубны и пляски ожидаемо не помогли Сперроу. Можно пойти в больницу или рискнуть связаться с Нободи и той дурью, которую торчки бодяжат в Братстве счастья. Слыхала я про эти клиники и реабилитационные центры. Сперроу делает ставку на Нободи. Могу понять. Наркотики опасны, может быть смертельно опасны, но он хочет рискнуть.
Я смотрю в лицо Дику Сперроу. Его это мучает, в самом деле мучает, каждую гребаную минуту. Он боится знать и боится неизвестности. Я не уверена, что вина на нем. Я не могла их сдать, но могла вмешаться некая третья сила, слепой случай. Дик всегда казался мне неплохим парнем, и он вытащил меня во время погрома, а сейчас не вина даже, а предчувствие вины выгрызает изнутри его волю.
Мертвых не вернуть, прошлого не поправить. Даже если он виновен, сейчас он уже платит за все. То, что творится в его голове, то, что вызывает приступы при каждом упоминании тех событий, пострашнее любого суда и казни. Как по мне, так он уже наказан. Мне ничего больше не надо ни от него, ни от этой истории. Пусть остается в своем аду.
Гендальфа арестовали, не успели закончится выборы. Предъявили какое-то идиотское обвинение. Кого-то из хиппи утащили во Вьетнам, разогнали концерт. Система лениво показывает нам, кто тут главный. Дакота говорит, что достала оружие. Начинается. Нервно перекатываю монету в пальцах. Чудище со стальными клыками только того и ждет. Очень явственно представляю дядю Сэма, оскалившегося от предчувствия крови. Дайте только повод!
Что я здесь делаю? Святое лето – символ. Снова символы. Беда лишь в том, что мы уже проиграли, здесь слишком мало тех, кто может дать сдачи. Чтобы этот символ расцвел, его придется полить кровью всех, кто сейчас в Лете. Нет уж, обойдемся без идиотской жертвенности. Но ведь когда завертится, я не смогу просто стоять и смотреть. Говорю Дакоте, что я с ней, но буду только защищаться. Никакого нападения, никаких провокаций. Прав был Малыш, надо бы валить.
Малыш – здоровенный детина, который принес с войны своего зверя. Он верит, что он чудовище, не человек. Я давно не встречала ребят таких рассудительных, как Малыш. Он думает, его зверь хочет крови. Хех. Его зверь – мелкий, мерзкий червяк, который прогрызает дыры в его сердце. Вина. Мне тоже снятся лица, перечеркнутые прицелом. Через оптику успеваешь хорошенько их рассмотреть.
Я видела, как Бобби забивают ногами до смерти, и все равно не смогла больше стрелять в крестьян. Малыш позволил вине диктовать ему волю. Я так не хочу. Один мудрец предложил мне идею: «Тот человек, что убивал – уже не ты, ты изменилась». Сладкая сказка. Малышу она не подходит, а мне – в самый раз. Не должна позволить вине сожрать меня. Не сейчас. Я подожду, накоплю в себе сил, и тогда, тогда можно.
Что я здесь делаю? Защищаю их. Детей Святого лета. Как могу, сколько могу.
Подваливает Джанго, наш левый байкер. Да, и такое бывает. Приносит предложение от Танцора: создать добровольную дружину. Сама идея такой структуры противоречит духу Лета, но мы не можем провоцировать систему, только заигрывать с ней, пока есть силы. Альтернатива, которую предлагает Дакота, мне не нравится. С другой стороны, у меня есть неприкосновенность, неясно кем выданная, не ясно зачем. Свежие газеты выставляют меня предателем и агентом Вьетконга. Стальные челюсти сжимаются крепче. Пойдет, я войду в состав дружины.
Некоторое время системе даже забавно играть с нами, но когда надоедает, все быстро забывают про дружину и чьи-то права. Появляются копы с газом, левые достают бутылки с горючкой, байкеры выходят с битами. Готовься, целься…
Достаю монету, целую, прячу в карман. Хорошая моя. Это сувенир, такой нельзя расплатиться. На монете выбит какой-то немецкий замок. Я никогда не была там, и папа не был. Ему кто-то подарил монету, когда он воевал с наци в Европе, папа вернулся живым, чтобы отдать ее мне. Я пережила Вьетнам, не угодила в тюрьму, не пострадала всерьез ни в одном погроме. Счастливая монетка.
Началось. Мы не успели подготовиться как следует, не успели организовать отход, и теперь хиппи бросаются с цветами и слезами прямо на пластиковые щиты. На одну девчонку лезут целых три бравых полицейских. Мне уже досталось, но я не могу не вмешаться. Падаю. Меня приводит в чувство газ, от которого разъедает глаза. Я в автобусе, кругом хиппи. Парень в форме находит меня глазами, указывает своим. Меня скручивают, тащат в участок.
Повязали кого попало, но и кого нужно тоже. Со мной в камере Малыш, Джим, еще кто-то из наших. Джим велит хипанам избавиться от дури. Выбрасываю письмо Лю Си. Гладкий парень в костюме больше не хочет со мной болтать. Меня отправляют в психушку. Малыш уже там. Ничего, прорвемся.
Сую руку в карман. Пусто. Монета пропала. Мысленно велю себе успокоиться. Меня наряжают в казенное белье, выделяют койку. Психам радость – у них прибавление. Одна рвется меня причесать, другая рассказывает про своих голливудских друзей, еще один читает святое писание и машет игрушечным пингвином. Держусь поближе к Малышу. Надо успокоиться, надо поспать. Ортегу забирали в дурку и отпустили.
Док устраивает мне унизительный допрос, спрашивает, сколько любовников было у меня в Лете. Там ведь особая атмосфера. Не знаю, о чем он поет. Ничего не говорю, никаких имен, никаких знакомств. Группировки? Какие группировки?
Нам выдают таблетки, делаю вид, что пью. Устраиваюсь отдохнуть, вяло отбиваюсь от шизиков. Один из них все вымеряет что-то, ходит, вынюхивает. С трудом подавляю желание отвернуть ему голову. Заявляется старшая сестра, задает дежурные вопросы: «Что вы чувствуете?». Потом приносят еды. Горячая хавка, постель, сказки перед сном. Халява. Хотя без сказок я бы обошлась.
Между тем, узников освобождают. Кого-то уже отпустили. Хороший знак, отсюда можно уйти. Док пришел с суровым лицом, он понял, что я не пью лекарства. Предлагаю сделку: я закидываюсь его дурью, а взамен он передает письмо в Лето. Пишу весточку Лучано, прошу дать знать нашим и брахманам. Пусть Сперроу тоже знает, что я попалась. Ему лучше убраться подальше, если он не хочет присоединиться.
Таблетки оказываются мягче, чем я опасалась, я не замечаю никаких перемен. Успокоенная вытягиваюсь на койке. Мужик с пингвином прессует мне мозги, слушаю, иногда даже поддакиваю. Он довольно забавный. Рассказываю моей «мамочке» про Лето, про мое детство. Давно я никому не рассказывала про детство.
Отпускают Малыша. Груз падает с моих плеч. Все хорошо, все и правда хорошо. Удачи, Малыш! Их отпускают одного за другим, даже тех, кто загремел сюда позже меня. Я слепила из пластилина маленький блинчик, нарисовала на нем пацифик. Не монета, конечно, но в руках вертеть можно. Я не выйду отсюда. Я попалась. Монета пропала, и мне отсюда уже не выйти. Мысль такая тоскливая, что я делюсь ею со старшей сестрой. Мне советуют не впадать в депрессию.
На улице шум. Тут рядом полицейский участок, и мне кажется, я замечаю Дакоту, слышу голоса левых. Ребята! Как же вы близко! Нас сажают рисовать. Девчонки из Братства Счастья рисуют пингвина. Рассказывают про свою философию. Мне стоило заглянуть к ним, когда была возможность. Эти торчки мудрее, чем мне казалось. Хорошие девчонки. Прикрываю одну из них от ярости пингвиньего проповедника.
Раздают новые таблетки. Эти, должно быть, улучшают восприятие. Я начинаю слышать малейший шорох. Свет режет глаза, и этот дурак с измерительными приборами все орет. Так громко! Он хочет убить меня, я знаю! Мама! Прячу лицо в ее коленях. Мама, я не хочу умирать! Пусть он прекратит, пусть все это кончится! Одеяло, под одеялом меня никто не найдет. тут тепло, темно и тихо. Можно расслабиться, можно уснуть.
Медсестра выдергивает меня из сна, тащит к доку. Ноги еле идут. Что? Да, док, ты сейчас спросил, слышу ли я тебя. Я слышу. Меня ждет лоботомия. Через десять минут. И что вы от меня хотите? Чтобы я умоляла? Сдала вам левых? Взяла на себя вину Сперроу? Дешевая мелодрама. Стальные челюсти щелкнули. Я попалась.
Медсестра возвращает меня в палату, шепчет на ухо, что может вывести меня отсюда. О, еще не все потеряно. Я еще могу побороться. Там, в Лете, сейчас чертовски не хватает бойцов. Надо взять себя в руки, надо убираться. Психи шумят, плачут. Скверно, медсестра и так рискует, не хватало еще, чтобы они своим шумом привлекли внимание. Поторапливаюсь как могу, продираюсь сквозь больничную одежду и туман в голове. Я еще не сдалась. Уходим.
Когда я расскрашивала пацифик, кто-то пошутил: «Он у тебя камуфляжный получается». Стою, оперев транспарант на плечо, древко приятно тяжелит ладонь. Митинг. Говорит Ортега, Дакота, Гендальф. Кандидат от Святого лета. Что я здесь делаю? Оглядываю толпу пестрых хиппи. Сразу подмечаю нескольких с напряженными спинами и тем самым, особым, взглядом. Вы, ребята, видели то же, что и я, а может и похуже. Теперь они обвешались бусами, курят траву и стараются забыть. Могу понять.
Призрак возникает среди толпы, набрасывается на меня из ниоткуда. Почти секунду трачу на то, чтобы поверить в реальность: Сперроу. Он тут и он хочет драки. Всегда рада. С удовольствием сверну тебе шею. Набегают люди. Кто-то хватает за руки меня, кто-то его. Девчонка с раскрашенным лицом вцепляется мне в горло. Глаза говорят мне, она всерьез. Отвалите все, это только мое дело! Я сама должна с ним разобраться. Нас все-таки растаскивают, и призрак исчезает в толпе. Может, мне показалось? Озираюсь, но меня сбивает выпуск новостей. Мое имя с экрана. Эти подонки решили воспользоваться мной, чтобы отправлять женщин во Вьетнам. Сволочи!
Дакота хочет поговорить. Она молодец, у нее есть цель и понимание, как ее достичь. По правде, мне мало о ней известно, но сейчас решаю довериться. Рассказываю о Сперроу, она все понимает правильно, обещает предупредить наших. Я сама придушу эту крысу, но им стоит знать, кого опасаться. Дакота снова говорит о силовых методах. Не нравится мне это. Достаю монету, верчу в пальцах. Идиотская привычка, но успокаивает.
Дакота не похожа на восторженную студентку или ловца острых ощущений. Она повидала немало дряни, кажется, у нее на глазах умер кто-то близкий. Говорю ей об этом, о том, что мне странно, почему ей до сих пор охота стрелять. Дакота не верит в мирный путь. Я тоже не верю, но очень хочу поверить. Это моя, мать ее, голубая мечта, мир таких вот лохматых хиппи, в котором не надо никого убивать, и я намерена за него бороться. Обещаю помочь Дакоте, но только в самом крайнем случае. Говорю, что все начинается со стрельбы по врагам, а оканчивается стрельбой по своим. Ее пробирает. Контузия, я и раньше замечала. Оказываю помощь как могу. В уме делаю пометку на ее реакцию. Почему-то картина, как Дакота разряжает дробовик в Джима или Керри легко оживает в голове. Не хочу.
Оставляю Дакоту нашим, и иду разбираться с призраками. Мечусь по Лету с криками и прикидываю, когда кто-нибудь позовет добрых парней в белых халатах. Мой спиритический сеанс срабатывает – Сперроу снова материализуется. Сцепляемся, и нам снова мешают. Крупная девчонка умело выводит из захвата. Явно ветеран. "Ты не знаешь, кого защищаешь!" Ей плевать. Меня утаскивают свои. Вечером Кэш приносит новость: моему приятелю после нашей встречи подурнело, и теперь он от меня скрывается, а к брахманам мне ходить запрещено.
Иду к брахманам. Так и есть, Сперроу нигде не видно, остальные просвещенные братья и сестры скалят на меня зубы и велят убираться. Оставляю подонку весточку и ухожу. Не хватало еще побить брахмана. Эта крыса уже успела куче народа напеть, что предатель – я.
Наши хотят, чтобы я выступила против призыва. Я могу, но честно предупреждаю, что Сперроу создаст проблему. Он в самом деле трется рядом со сценой, но не лезет. Я тоже не нарываюсь. Мне странно, что он первый полез в драку: крысам положено прятаться. Что-то неясно тут, и это повод поговорить. Начистить ему бляшку я всегда успею.
Стою, подпираю столб, кручу монету. Хочется травки. Зачем я все это делаю? Что я им скажу? Половина из них считает, что я «Мисс Призыв», кто-то верит Сперроу, а большинству вообще плевать на меня, на Вьетнам, на правительство. Диггер приносит письмо. Папа. Он верит в меня, велит мне держаться. Не волнуйся, пап, я справлюсь, я не позволю им мотать моим именем как сраной тряпкой. Когда приходит моя очередь, я говорю им, что думаю.
В этой войне нет правды. Если женщины хотят служить, пускай служат, они ничем не хуже мужчин. Только это не значит, что пора хватать всех девчонок подряд и слать их в эту мясорубку. Войне пора закончится, так что к черту призыв. Они, вроде согласны. Ну и славно.
Со Сперроу даже получается мирно поговорить. Он ничего не помнит, он уверен, что это я сдала Бобби и остальных. Девчонка, что его защищала, О'Нил, тоже тут. Они с Бобби были друзьями, так что ее тоже касается. Она называет Сперроу Энтони, хотя он всегда был Ричардом. Что еще я не знаю о тебе, лейтенант?
Оказывается, за ним охотятся спецслужбы, его должны посадить, а я, вроде как, героиня, звезда экрана, мать его. Лейтенант с О'Нил на два голоса убеждают меня, что я предатель. Оказывается, жалеть мирных гуков уже предательство. "Тот выстрел мимо тоже был случайностью?" Не был. Я действительно не подстрелила того связиста. Именно поэтому я и подала в отставку. Хорошо стрелять, когда точно знаешь, что там, в перекрестье прицела, враг. Как только начинаешь думать, ты уже не годен. Я сама себя списала, и система не возражала. После плена мне легко дали восьмую и отправили в мир.
О'Нил припоминает мне вьетконговский флаг, что висит в штабе левых. Не дает он ей покоя. Я вспоминаю, где видела О'Нил. Дакота подралась с ней из-за флага. После они поболтали и разошлись, флаг мы с тех пор выносили на демонстрации, но специально никого не раздражали, и он мирно висел внутри штаба напротив портрета Че. Ни меня, ни Ортегу это не задевало. Флаг – просто старая пыльная тряпка. Я довольно набегалась под тряпками, чтобы пылать к ним любовью. "Флаг – символ!" Ну что мне сказать? Что мне жаль тех, кто воюет за символы, а не за совесть? К черту, мне не нужна еще одна драка. О'Нил мне нравится, и я не хочу зазря ее бесить.
Они хотят, чтобы я пошла к ФБР, чтобы дала показания. Мне не нравится все это, но я пойду, мне скрывать нечего. Я помогаю левым с подготовкой к выборам. Лето не дает властям покоя, к нам наведываются ребята с дубинками и щитами. Помогаю им найти выход, отгоняю от них не в меру дружелюбных хиппи, которые еще не понимают, что с дубинками шутки плохи. В какой-то момент я оказываюсь в окружении, и следующее, что помню – Сперроу тащит меня на руках в лагерь левых. Кажется, меня слишком сильно приложили по голове. Нет, все так и есть, его голос, его лицо. Нихрена не понимаю. Ничего не успеваю сказать. Ладно, не знаю, кто там виноват, но я помогу им докопаться, и, если это все-таки Сперроу, я его даже не убью.
Мне приносят еще одно письмо, но прочесть его некогда, в штабе дела. Заканчиваю с левыми, пора идти в полицию. Допрос ведет гладкий тип в костюме с аккуратненькой прической и аккуратненькими бумажками в папке. Задает гладкие вопросы, но ведет к тому, что я сдала своих. Мне все это здорово действует на нервы, и я прямо говорю типу в костюме, что я думаю про чертову войну и про американское правительство, что войну затеяло.
О'Нил рассказывает про наркоту, от которой всех считаешь друзьями. С ее слов выходит, что те чарли, которым сдал меня Сперроу, просто дьяволы, гении шпионажа. Подмешали наркотики в еду, перевербовали, а я ничего и не заметила. Тут уже я не молчу. «Восемьдесят семь подтвержденных целей, ни одного выстрела по своим!». О'Нил бесится, заявляет, что я присвоила ее прошлое. Впервые слышу. «Ты и газет не читаешь?» Эту муть, где меня хвалят за Вьетнам? Нет, не читаю. Что там?
Оказывается, пехотный снайпер - недостаточно пафосная фигура, чтобы ее именем протаскивать закон. Я теперь морпех с элитной подготовкой и протекцией какой-то сенаторши. Бред какой-то. Однако, я уже не так твердо стою на земле. Гладкий типчик грозится в полночь арестовать Сперроу, и мы уходим. Я наконец-то могу прочесть письмо.
Я явственно ощущаю, как шестеренки в моей голове дают сбой. Передо мной письмо на хорошем английском, подписанное Лю Си. Посреди Святого лета меня нашло послание вьетконговского комиссара. Она благодарит меня и называет другом. Она. Меня. Называет. Другом. Внезапно разговоры о наркотиках, вызывающих дружелюбие, кажутся пугающе реальными. Меня пробирает холод. Что если это я? Что если я правда сдала своих ребят?
Бэт Харди, в здравом уме и твердой памяти, друзьям ли, врагам ли, доверила бы ты жизни своего отделения? Нет. Я беру письмо и отдаю его Сперроу и О'Нил. Кажется, их впечатлил мой жест. Возвращаемся к следователю. Он читает, складывает его в папочку к прочим аккуратным бумажкам. Меня арестуют. Я обещаю, что через час вернусь сама, чтобы никаких Микки-маусов в моем Святом лете. Удивительно, но гладкого устраивает мое предложение.
Сперроу намерен во что бы то ни стало вернуть себе память. Они с О'Нил применяют какие-то свои брахманские штучки, устраивают медитацию с музыкой и танцами. Красиво. Бесполезно. Пишу письмо папе. Он не будет мной доволен, но пусть хоть знает, что я люблю его. Вдвоем с О'Нил выходим на сцену, и я отрекаюсь от всех ярлыков, что на меня навесили СМИ. Хватит с меня чужого. Ненавижу, когда из меня делают идиотку.
О'Нил возвращает мне письмо от Лю Си, мне не нужно идти в участок, меня приказано не трогать. Ух ты! Стальные челюсти замерли у моей шеи, еще немного, и они сожмутся, откусят мне голову. Когда-нибудь, но не сегодня. Пока неизвестное чудовище еще не наигралось, и раз так, я потрепыхаюсь.
Бубны и пляски ожидаемо не помогли Сперроу. Можно пойти в больницу или рискнуть связаться с Нободи и той дурью, которую торчки бодяжат в Братстве счастья. Слыхала я про эти клиники и реабилитационные центры. Сперроу делает ставку на Нободи. Могу понять. Наркотики опасны, может быть смертельно опасны, но он хочет рискнуть.
Я смотрю в лицо Дику Сперроу. Его это мучает, в самом деле мучает, каждую гребаную минуту. Он боится знать и боится неизвестности. Я не уверена, что вина на нем. Я не могла их сдать, но могла вмешаться некая третья сила, слепой случай. Дик всегда казался мне неплохим парнем, и он вытащил меня во время погрома, а сейчас не вина даже, а предчувствие вины выгрызает изнутри его волю.
Мертвых не вернуть, прошлого не поправить. Даже если он виновен, сейчас он уже платит за все. То, что творится в его голове, то, что вызывает приступы при каждом упоминании тех событий, пострашнее любого суда и казни. Как по мне, так он уже наказан. Мне ничего больше не надо ни от него, ни от этой истории. Пусть остается в своем аду.
Гендальфа арестовали, не успели закончится выборы. Предъявили какое-то идиотское обвинение. Кого-то из хиппи утащили во Вьетнам, разогнали концерт. Система лениво показывает нам, кто тут главный. Дакота говорит, что достала оружие. Начинается. Нервно перекатываю монету в пальцах. Чудище со стальными клыками только того и ждет. Очень явственно представляю дядю Сэма, оскалившегося от предчувствия крови. Дайте только повод!
Что я здесь делаю? Святое лето – символ. Снова символы. Беда лишь в том, что мы уже проиграли, здесь слишком мало тех, кто может дать сдачи. Чтобы этот символ расцвел, его придется полить кровью всех, кто сейчас в Лете. Нет уж, обойдемся без идиотской жертвенности. Но ведь когда завертится, я не смогу просто стоять и смотреть. Говорю Дакоте, что я с ней, но буду только защищаться. Никакого нападения, никаких провокаций. Прав был Малыш, надо бы валить.
Малыш – здоровенный детина, который принес с войны своего зверя. Он верит, что он чудовище, не человек. Я давно не встречала ребят таких рассудительных, как Малыш. Он думает, его зверь хочет крови. Хех. Его зверь – мелкий, мерзкий червяк, который прогрызает дыры в его сердце. Вина. Мне тоже снятся лица, перечеркнутые прицелом. Через оптику успеваешь хорошенько их рассмотреть.
Я видела, как Бобби забивают ногами до смерти, и все равно не смогла больше стрелять в крестьян. Малыш позволил вине диктовать ему волю. Я так не хочу. Один мудрец предложил мне идею: «Тот человек, что убивал – уже не ты, ты изменилась». Сладкая сказка. Малышу она не подходит, а мне – в самый раз. Не должна позволить вине сожрать меня. Не сейчас. Я подожду, накоплю в себе сил, и тогда, тогда можно.
Что я здесь делаю? Защищаю их. Детей Святого лета. Как могу, сколько могу.
Подваливает Джанго, наш левый байкер. Да, и такое бывает. Приносит предложение от Танцора: создать добровольную дружину. Сама идея такой структуры противоречит духу Лета, но мы не можем провоцировать систему, только заигрывать с ней, пока есть силы. Альтернатива, которую предлагает Дакота, мне не нравится. С другой стороны, у меня есть неприкосновенность, неясно кем выданная, не ясно зачем. Свежие газеты выставляют меня предателем и агентом Вьетконга. Стальные челюсти сжимаются крепче. Пойдет, я войду в состав дружины.
Некоторое время системе даже забавно играть с нами, но когда надоедает, все быстро забывают про дружину и чьи-то права. Появляются копы с газом, левые достают бутылки с горючкой, байкеры выходят с битами. Готовься, целься…
Достаю монету, целую, прячу в карман. Хорошая моя. Это сувенир, такой нельзя расплатиться. На монете выбит какой-то немецкий замок. Я никогда не была там, и папа не был. Ему кто-то подарил монету, когда он воевал с наци в Европе, папа вернулся живым, чтобы отдать ее мне. Я пережила Вьетнам, не угодила в тюрьму, не пострадала всерьез ни в одном погроме. Счастливая монетка.
Началось. Мы не успели подготовиться как следует, не успели организовать отход, и теперь хиппи бросаются с цветами и слезами прямо на пластиковые щиты. На одну девчонку лезут целых три бравых полицейских. Мне уже досталось, но я не могу не вмешаться. Падаю. Меня приводит в чувство газ, от которого разъедает глаза. Я в автобусе, кругом хиппи. Парень в форме находит меня глазами, указывает своим. Меня скручивают, тащат в участок.
Повязали кого попало, но и кого нужно тоже. Со мной в камере Малыш, Джим, еще кто-то из наших. Джим велит хипанам избавиться от дури. Выбрасываю письмо Лю Си. Гладкий парень в костюме больше не хочет со мной болтать. Меня отправляют в психушку. Малыш уже там. Ничего, прорвемся.
Сую руку в карман. Пусто. Монета пропала. Мысленно велю себе успокоиться. Меня наряжают в казенное белье, выделяют койку. Психам радость – у них прибавление. Одна рвется меня причесать, другая рассказывает про своих голливудских друзей, еще один читает святое писание и машет игрушечным пингвином. Держусь поближе к Малышу. Надо успокоиться, надо поспать. Ортегу забирали в дурку и отпустили.
Док устраивает мне унизительный допрос, спрашивает, сколько любовников было у меня в Лете. Там ведь особая атмосфера. Не знаю, о чем он поет. Ничего не говорю, никаких имен, никаких знакомств. Группировки? Какие группировки?
Нам выдают таблетки, делаю вид, что пью. Устраиваюсь отдохнуть, вяло отбиваюсь от шизиков. Один из них все вымеряет что-то, ходит, вынюхивает. С трудом подавляю желание отвернуть ему голову. Заявляется старшая сестра, задает дежурные вопросы: «Что вы чувствуете?». Потом приносят еды. Горячая хавка, постель, сказки перед сном. Халява. Хотя без сказок я бы обошлась.
Между тем, узников освобождают. Кого-то уже отпустили. Хороший знак, отсюда можно уйти. Док пришел с суровым лицом, он понял, что я не пью лекарства. Предлагаю сделку: я закидываюсь его дурью, а взамен он передает письмо в Лето. Пишу весточку Лучано, прошу дать знать нашим и брахманам. Пусть Сперроу тоже знает, что я попалась. Ему лучше убраться подальше, если он не хочет присоединиться.
Таблетки оказываются мягче, чем я опасалась, я не замечаю никаких перемен. Успокоенная вытягиваюсь на койке. Мужик с пингвином прессует мне мозги, слушаю, иногда даже поддакиваю. Он довольно забавный. Рассказываю моей «мамочке» про Лето, про мое детство. Давно я никому не рассказывала про детство.
Отпускают Малыша. Груз падает с моих плеч. Все хорошо, все и правда хорошо. Удачи, Малыш! Их отпускают одного за другим, даже тех, кто загремел сюда позже меня. Я слепила из пластилина маленький блинчик, нарисовала на нем пацифик. Не монета, конечно, но в руках вертеть можно. Я не выйду отсюда. Я попалась. Монета пропала, и мне отсюда уже не выйти. Мысль такая тоскливая, что я делюсь ею со старшей сестрой. Мне советуют не впадать в депрессию.
На улице шум. Тут рядом полицейский участок, и мне кажется, я замечаю Дакоту, слышу голоса левых. Ребята! Как же вы близко! Нас сажают рисовать. Девчонки из Братства Счастья рисуют пингвина. Рассказывают про свою философию. Мне стоило заглянуть к ним, когда была возможность. Эти торчки мудрее, чем мне казалось. Хорошие девчонки. Прикрываю одну из них от ярости пингвиньего проповедника.
Раздают новые таблетки. Эти, должно быть, улучшают восприятие. Я начинаю слышать малейший шорох. Свет режет глаза, и этот дурак с измерительными приборами все орет. Так громко! Он хочет убить меня, я знаю! Мама! Прячу лицо в ее коленях. Мама, я не хочу умирать! Пусть он прекратит, пусть все это кончится! Одеяло, под одеялом меня никто не найдет. тут тепло, темно и тихо. Можно расслабиться, можно уснуть.
Медсестра выдергивает меня из сна, тащит к доку. Ноги еле идут. Что? Да, док, ты сейчас спросил, слышу ли я тебя. Я слышу. Меня ждет лоботомия. Через десять минут. И что вы от меня хотите? Чтобы я умоляла? Сдала вам левых? Взяла на себя вину Сперроу? Дешевая мелодрама. Стальные челюсти щелкнули. Я попалась.
Медсестра возвращает меня в палату, шепчет на ухо, что может вывести меня отсюда. О, еще не все потеряно. Я еще могу побороться. Там, в Лете, сейчас чертовски не хватает бойцов. Надо взять себя в руки, надо убираться. Психи шумят, плачут. Скверно, медсестра и так рискует, не хватало еще, чтобы они своим шумом привлекли внимание. Поторапливаюсь как могу, продираюсь сквозь больничную одежду и туман в голове. Я еще не сдалась. Уходим.
Группы: [ бред, к тому же нерифмованный ]
[ живая игра ]
Комментарии:
Виль
23-06-2014 23:42
Дневник • Хочухи • Профиль
О, я все время урывками наблюдала за вашей тройной историей и ужасно хотела кого-нить прижать и расспросить, но свои дела заслоняли видимость...
Как он все-таки пишется? Я потому что думала, что Сперроу, потом прочитала у тебя в квенте Спарроу и начала писать так же, а ты тут сделала финт и испортила мне систему =))) Коварная левая ))
Как он все-таки пишется? Я потому что думала, что Сперроу, потом прочитала у тебя в квенте Спарроу и начала писать так же, а ты тут сделала финт и испортила мне систему =))) Коварная левая ))
Воробей) Лейтенант Дик Воробей. 
Сойка Ну даааааа... но как оно писалось по его задумке или задумке мастеров... я же шелдон, разница в букве - трагедия =))
Как попало)
Сойка ты разрушаешь мой хрупкий мир, женщина! ))
Кстати, я так и не знаю, как сработала наша брахманская медитация на Сперроу, потому что я сразу же убежала. Ты в курсе?
Насколько я знаю, не сработала. Или мало помогла
Сойка Я слышала от О'нил, что сработало, но не так, как мы хотели.. но конкретики, увы не знаю (
Ее зовут Джордан)
Если он что и вспомнил, явно не то, что надеялся, потому что они не прекратили попытки.
Если он что и вспомнил, явно не то, что надеялся, потому что они не прекратили попытки.
Сойка да, Джордан, ага, а что?
Виль Да просто вспомнила) Мистер Нободи смеялся над нами: Эти странные люди называют друг друга по фамилии
Ура, дописала
Ыыыы, круто.
И вышла она из психушки к танкам, что остановились рядом с полицией, обнимающейся с хиппи )) был повод реально съехать
И вышла она из психушки к танкам, что остановились рядом с полицией, обнимающейся с хиппи )) был повод реально съехать
К счастью или нет, ее титры начались сразу по выходу из дурки, так что я не знаю, куда она потом пошла
Сойка ну так вот я тебе и рассказываю )))